— Пустите меня! Пустите меня!
Василий Алексеевич выпрямился, привлёк к себе малыша.
— Да куда тебя пустить-то?
— Сюда.
— Зачем?
— Там интересное…
— Да полно! Интересное-то вот где.
Большим пальцем Василий Алексеевич надавил Юрику нос, пискнул по-мышиному и разжал кулак: На ладони лежала конфетка, словно она выпала у Юрика из носу. Конфетка была шоколадная. Юрик сосредоточенно поразмыслил отошёл в сторонку и большим пальцем надавил собственный нос. Посмотрел на ладонь — пусто. Убедившись, что чудес не бывает, он сунул конфетку в рот.
Василий Алексеевич в сопровождении Сёмки прошёлся по пустырю. Он жадно оглядывался кругом и улыбался, словно узнавал старых знакомых. Тихо, про себя говорил:
— Всё так же, всё по-прежнему… Только бузина здорово разрослась…
Остановился около старого вяза, дружески похлопал по стволу.
— Растёшь, брат?
Сорвал листок, понюхал, пожевал.
Отсюда была видна река и озёра на пойме. Василий Алексеевич взял у Сёмки бинокль, долго рассматривал заречные дали.
— Вода в озёрах высоко стоит. Позднее половодье было, — сказал он, возвращая бинокль. — Вот что, племянник. Поедешь рыбачить? На ночь? Сегодня?
У Сёмки аж дыхание перехватило от радости.
— Ясно, поеду! Только как мама…
— Отпустит. Со мной отпустит.
— А удочки? У меня только одна.
— Удочек не надо. Будем ловить руками. Там есть одно озеро… Из него в реку вытекает ручей. По нему речная рыба, застрявшая после половодья в озере, перебирается ночами в реку. Её и будем ловить.
— А Витьке можно?
— Вполне. Захватывай своего Витьку, и чтобы быть готовыми к двадцати одному ноль-ноль.
— Есть к двадцати одному! — лихо гаркнул Сёмка и менее уверенно переспросил: — А это значит ко скольким?
— К девяти вечера.
Сёмка помчался к бревну, чтобы немедленно обрадовать друга. Он появился как раз в тот момент, когда ребята увидели валявшуюся в пыли чёрную трубку Василия Алексеевича, которая выпала у него из кармана. Все сидевшие на бревне вдруг ринулись к трубке. Каждый считал её своей находкой. Над кучей барахтающихся тел взметнулась пыль. Из-под низа послышался отчаянный Витькин голос:
— Отдай! В ухо получишь!
Вслед за тем куча распалась на отдельных пыхтящих индивидуумов. Витька вскочил, крепко сжимая в руке трубку. Глаза победно блестели, точно у Прометея, добывшего огонь.
— Во, отдай товарищу лейтенанту, — сказал он, протягивая находку Сёмке. — Уметь надо.
— Сам отдай, — великодушно разрешил тот.
Через несколько минут Витька вернулся, сияя, как весеннее солнце. На груди у него красовался выточенный из бронзы силуэт эсминца.
— Подарил, — сказал он, старательно выпячивая грудь.
Сёмка почувствовал некоторое облегчение. Часть ребячьей зависти переключилась с него на Витьку.
— А что он сказал? — полюбопытствовал мальчик, которого Василий Алексеевич назвал братишкой.
— Ничего особенного. Только плевался. Закурил и давай плеваться. «Пыли, — говорит, — много».
Глава 4
НОЧНАЯ РЫБАЛКА
Не шелохнётся воздух над рекою. Тихий вечер обещает на завтра ясную погоду. Вода похожа на отглаженный синий шёлк — ни единой рябинки. По правому низкому берегу тянутся песчаные плёсы, прижатые к реке сплошными зарослями ивняка. Песок подрумянен закатом, словно корочка сдобного пирога. Узкая полоска воды вдоль берега переливается множеством тёплых красок. Далеко за поймой на склоне лесистой возвышенности угадываются игрушечные деревенские крыши. Они словно задёрнуты сотканной из воздуха нежно-розовой занавесью. Огненной колючей точкой догорает последний луч в далёком окне.
А левый высокий берег тёмен. За гребнями холмов скрылось солнце. Чётко вырисовываются на оранжевом фоне силуэты городских крыш, старинного, устремлённого к небу собора, кудрявых деревьев парка. По реке доносится глухой городской шум, музыка, паровозные гудки. В городе зажигаются огни — один, другой, третий… Вот их уже десятки… И десятки ртутно вздрагивающих, сияющих стрел пронизывают воду под тёмным левым берегом.
Монотонно поскрипывают уключины. Василий Алексеевич гребёт спокойно, совсем не прилагая усилий. Вместо кителя на нём телогрейка. Витька сидит на носу, Сёмка на корме. Оба в пальтишках. Сёмке мать навязала старую зимнюю шапку-ушанку, которой он сразу же нашёл подходящее место под кормовой банкой. Там же покоились и ботинки.
На дне лодки лежало ведро для рыбы, никаких других снастей не было.
Ребята молчат, захваченные царящей вокруг тишиной. Звуки, долетающие до них, не раздражают слуха, не нарушают тишину, а лишь подчёркивают её. Вот заквакали лягушки в пойменных озёрах. Перекликнулись и замолчали. Где-то, должно быть в пригородном совхозе, что за рекой, затарахтел, словно спросонья, трактор. Под берегом внезапно забулькала, точно весенний ручеек, вода, зашуршали ветви ивняка, задремавшие на воде и разбуженные струей. Глухо шлёпнулась рыба.
Чуткая тишина и вечерняя влажная свежесть среднерусских травянистых равнин…
Не часто мальчишкам случалось ходить на лодке. Во-первых, на это нужны были деньги, а во-вторых, им по малолетству лодок не доверяли. Для Василия Алексеевича не было ничего невозможного. Лодку он получил без разговоров и на всю ночь. Начальник местной станции ОСВОДа, сухощавый человек с загорелым лицом кофейного цвета, обычно взглядом не удостаивавший мальчишек, на сей раз любезно улыбался, сам выбрал лучшую лодку, сам принёс весла и всё время уважительно называл дядю «товарищем командиром». Он даже предложил подвезти их к месту ловли на катере «Стремительный», при этом посетовал:
— Всё равно стоит без дела. С начала купального сезона ни одного утонувшего.
Василий Алексеевич поблагодарил и отказался от катера.
На левом низком берегу, за густой зарослью ракитника показался огонёк. Там была усадьба совхоза. Она стояла на бугре.
Василий Алексеевич повернул лодку к левому берегу. Скоро под днищем захрустел песок. Ребята побросали пальто на банки, выпрыгнули из лодки.
— Не шуметь, — вполголоса предупредил Василий Алексеевич.
Не успевший остыть песок приятно согревал босые ноги. Из кустов вспорхнула птичка. Где-то совсем рядом квакали лягушки.
Вдруг Витька схватил Сёмку за плечо. Лицо у него было растерянное.
— Солнце! Смотри, солнце!
Сёмка взглянул на юго-восток и остолбенел.
Над самыми кустами висело огромное, как восходящее солнце, кирпично-красное светило.
— Дядя Вась, это что?
— Тише, — спокойно сказал дядя Вася. — Старую знакомую не узнаёте? Луна это.
Ребята облегчённо засмеялись. Ну, конечно, луна! Только они впервые видели луну на восходе, когда она такая же огромная и красная, как солнце.
Поперёк реки, почти до середины, легли чёрные стрельчатые тени, а на грани их вода заиграла желтоватыми бликами.
Рыбаки двинулись вдоль берега. Прошли метров сто, и тут дядя Вася предостерегающим жестом остановил ребят.
Впереди слышалось журчание воды. Сёмка вгляделся в темноту и увидел странные серебристые искорки. Они появлялись, исчезали и вновь появлялись, быстро передвигаясь от ивовых зарослей к реке.
— Видели? — тихо сказал Василий Алексеевич. — Это рыба. А ну, тихо, за мной.
Крадущимися шагами, держась у самой кромки берега, дядя Вася пошёл вперёд. Ребята не отставали. Ручей растекался по пляжу широким мелким потоком. Глубина его не позволяла рыбе плавать в нормальном положении. Она ложилась набок, отдавала себя на волю течению. В этом было её спасение.
Столько рыбы зараз Сёмка ещё никогда не видел. Сердце его замерло, охваченное охотничьим азартом. Он схватил сразу две рыбёшки, но одна выскользнула, и её унесло в реку. Другую Сёмка держал крепко, и было приятно ощущать её упруго-толстенькое холодное трепещущее тело. А рыба плескалась под ногами, уходила, и Сёмка в отчаянии завопил: