«Дела, как сажа бела, — по привычке вздохнул Уваркин и сейчас. — С такими директивами свыше не только перевыполнения, а и выполнения не дашь, какие уж тут премии. И это перед самой-то пенсией…»
Из труб как бы нехотя сочился наружу реденький дымок. Туман распадался на рваные лохмы, они цеплялись за макушки сосен, сбиваясь в набрякшие низкие тучи, и солнцу сегодня никак не пробиться. Острая потяга, с утра разгулявшаяся было по сиверку, явственно спадала теперь, на смену ей шла тихая, нудная морось. Уваркин какое-то время тоскливо наблюдал за шумными действиями сторожихи, выгонявшей начальниковых кур из своего огорода; снова, в который уж раз, дал себе слово уволить проклятую бабу и, притаив в себе до поры это намерение, опять вернулся к прерванным мыслям. «Снять ручников». Оно только сказать легко. Со стороны да сверху. А ведь именно под Фролкиной треногой ковался, так сказать, трудовой план партии, приводились в соответствии с пунктами ее соцобязательства. Еще с зимы, считай, бригада ручников ковыряла мелкие скважины по створам. И хотя та же Протягина выговорила как-то, что ни одна из скважин не достигла коренных пород, все «висячие», с пустым для геологии результатом, и к тому же выносились в натуру наобум лазаря, факт остается фактом: эта самая трата народных денег, как она по горячности выразилась, лично для них, для их партии, оборачивалась приличной статьей выполнения плана.
Правда, теперь вот, вспомнил Уваркин о только что прибывшем инженере, лишняя душа в сводке прибавилась, план выработки-то спускается еще и с учетом численного состава партии, а какой прок с итээра — съемка гроши стоит, не то что бурение.
Воспоминание о новом геологе вдруг вызвало в памяти то, что мучительно ускользало со вчерашнего вечера, — в Черноубинской экспедиции трудился когда-то однокашник Евгения Ивановича!.. Как же — Димка, Дмитрий Игоревич Семисынов. Еще в тридцатые годы на курсах буровых мастеров среди всех выделялся, грамотешка вроде та же — пять классов, шестой коридор, а назначение получил в главк, инструкции своему же брату спускал. А после войны объявился на высоком горизонте — начальник крупной на Алтае экспедиции. Перевыполнения, премии — это у него как бы само собой получалось. Считай, уж и до пенсии дотянул с почетом, да вышла какая-то осечка. Что-то стряслось тогда у него, года два или три назад, и след Семисынова затерялся. «Ах, Дима, Дима… вот тебе и Дима!» Недаром говорят, — не без сладко щемившей гордости подвел Евгений Иванович свой собственный итог, как бы исходя из неудачи фартового однокашника, — что не тот конь хорош, который широко скачет, а тот, который канавы под собой чувствует.
Да и у парня, подумал он еще о Званцеве, вид-то совсем не весенний, нет ли тут какой связи с историей самого Семисынова… Выведать, срочно выведать надо. Уж на что Евгений Иванович шустрых не любит, а этот ну прямо так смирнехонько стоял сегодня перед ним и ждал терпеливо, чего он ему скажет. А что ему сказать… лето в подчинении проходит, а там уж не его забота.
Не его, не его забота, — все кончится через полгода, а то и раньше. Протягина как-то говорила, что на пенсию отпустят сразу же, как только найдут замену. А чего ее искать долго, когда она уже есть. Кто-кто, а Евгений Иванович загодя стал думать об этом, иначе какой бы тогда смысл держать ему при себе в конторе классного буровика Пашку Тихомирова и, как сыну родному, приводить в порядок все его автобиографические параграфы, — в прошлом году, например, в конце полевого сезона, как раз на покров, благополучно приняли Пашку в кандидаты. Лучшей замены себе он и не видит. Главное, с хорошей хваткой парень, — цифру плана на ощупь чувствует. Не то что ученый вертопрах Роман Лилявский, — молодой специалист, только-только, месяц назад, произведенный в начальники съемочного отряда. Этот, правда, тоже шустёр, пальца в рот не клади, но шустрость его как бы другого направления — в науке лихость проявляет. Хотя к плану, к святым его цифрам, относится халатно, спустя рукава, можно сказать.
Но не считаться с Романом нельзя, это было бы ошибкой, рассудил и теперь Евгений Иванович. Парень два года после институтской скамьи бегал в техниках и ни о каких чинах не мечтал, а тут вдруг устроил бунт — ходил на прием к самому начальнику управления. Сначала перевели его в инженеры, а нынче, с переходом партии на новый планшет, когда прежние кадры растасовали кого куда, приказом по экспедиции назначили Романа Лилявского начальником съемки. Но теперь уже сам Евгений Иванович выхлопотал ему это место, — малый пробойный, такому лучше сразу дать верхнюю ступеньку маленькой лестницы, чем оставить на средней высокой лестнице, начальник съемки — это как раз то, что нужно, пусть занимается отчетом, а место начальника партии достанется Пашке.