Он только пожал плечами, и сторожиха опять усмехнулась — но теперь уже с таким видом, будто она-то сама давно все знает, но вот захотелось ей испытать еще одного городского, и результат, конечно, все тот же: сам черт их не поймет, этих интеллигентных да ученых.
На раскладушках в маленькой комнатке спали два парня. Лежавший ближе к двери был длинным и тощим, спальный мешок не вмещал его — он вылез из него почти до пояса, свесив руки к самому полу. Зато уж второй упаковался, — Андрей и не подозревал, что у спального мешка, обычного, ватного, столько петелек и тесемок, — и спал, сердечный, вот уж точно без сновидений, вытянувшись чинно и ровно, как мумия; даже волосы его, с пробором, не потеряли вечерней прибранности.
Как бы там ни было, сказал себе Андрей, а и техник, и музыкант-рабочий были отныне его коллегами по партии. Всеми теперь управляла одна сила, хотя еще не раз и не два каждый из них обманет себя ощущением полной личной свободы, потому что неизбежно тянулся организационный период и какое-то время никому из начальства не будет до них дела.
В этой утренней тишине, которая могла вот-вот оборваться, Андрею хотелось побыть одному, и он с неодобрением глянул на сторожиху, бесцеремонно вошедшую вслед за ним с ведром и тряпкой в руках. По тому, как держала она ведро за дужку — двумя только пальцами, старательно вымытыми минуту назад, — он тут же понял, что уборки никакой не будет; этой молодухе просто не сиделось на месте, тем более в одиночестве.
— Полюбуйтесь, пожалуйста, — показала сторожиха пустую коньячную бутылку, которую она обнаружила в громадном артельном чайнике. — Заметьте, как приноровились… — Бутылка была пристроена внутри чайника всего лишь с помощью проволочки, а нацелена была горлышком в сеточку носика — закрыв чайник крышкой, можно было разливать коньяк в стаканы, как чай.
Сторожиха затараторила еще о чем-то, но Андрей уже слушал и не слушал. Он присел на табуретку у стола, облокотился и полистал попавшую под руку геологическую брошюрку. Вернулся к заглавию, опять перебросил страничку-другую, вчитался… Снова, как и утром, в поезде, засосало под ложечкой.
Два года назад, когда только что получил срок, Андрей твердил себе, как молитву, — и матери в письме написал, — что в геологию больше не вернется. Внушал себе, что выбор им геологии был вообще ошибкой. Профессия полудикая, старательство, и далеко не всегда на научной основе, — много ли такие, как начэкс Черноубинской экспедиции Семисынов, понимают в науке? Для них главное — план, не тот разумный ориентир, за которым будут стоять конкретные дела, а — мертвые цифры, красная линия конторского графика, на пике которого семисыновым будет сытно и празднично. Они и идут на все, на любую подлость, только чтобы эта линия на графике неуклонно поднималась вверх.
А помешать им — не смей: под ними фундамент прочный. Вот он попытался — и какой результат?
Два года назад воспаленный мозг Андрея рисовал картину невеселую — почти везде-то в геологии сидят семисыновы, их не переплюнешь, не перешибешь плетью обуха, не надо такую работу, к черту.
А потом успокаиваться стал, задумываться, институтских учителей вспомнил, имена известные и чистоты кристальной. Не их ли умом и руками, умом и руками учеников их, если последние не охолодили жар совестливой души, и делается настоящая геология?
А что касается семисыновых — их же небось раз, два — и обчелся. Да и где и когда их не было? Всегда были, как ракушки на днище корабля. Иной ракушке, поди, тоже мнится, что корабль плывет только благодаря ей. А приходит время — шварк скребком по днищу! — и корабль поплыл веселее.
«Хитрец-мудрец, — начал подсмеиваться он над собой к концу срока, — высокими рассуждениями и отвлеченными параллелями хочешь запрячь себя в прежние сани».
Но усмехался уже все более снисходительно к самому себе, будто подтрунивал со стороны, а сам с тревогой чувствовал — он еще должен попробовать разок, вот как только матери объяснить, — никогда в их семье трепачей не было, а тут сам дал слово, за язык не тянули, да и мать всегда была против кочевой профессии сына.
При встрече, чтобы успокоить ее, он повторил: «Да, слово-то крепкое», а уже через два дня пошел по первому попавшемуся адресу.
Приняли сразу. Даже не поинтересовались, что это за статья такая проставлена в документе, опасный ли был преступник. Камералка располагалась в полуподвале старого здания; в темноте и тесноте, как в келье, сидела главный геолог Протягина. Она сухо ввела его в курс дела, похрустывая лежавшей перед ней калькой. Хотела познакомить с начальником съемочного отряда — неким Романом Лилявским, — но того в тот день не было в камералке. И Андрей решил, не откладывая в долгий ящик, ехать немедля, по адресу, прямо на базу партии.