И я решила, что чтобы бы сегодня не сучилось, я выдержу. Я пройду проверку, и не сбегу при первых же трудностях. После такого решения стало как-то легче.
До самого вечера ко мне подходил то один коллега, то другой. И большинство так и норовили укусить, всем своим видом показывая, что мне здесь не рады. Я держалась изо всех сил, улыбалась и старалась ответить так, чтобы не дать себя в обиду, но при том не нагрубить. Хотя хотелось. Больше всего хотелось высказать обидчикам свое отношение нецензурной бранью. Я даже пару раз сходила в туалет, чтобы включить воду и выругаться под ее шум. Наконец-то, рабочий день закончился. И народ стал сваливать из офиса.
Офис-менеджер, то есть теперь я, уходил позже остальных, моей обязанностью было пройтись и проверить выключен ли свет в кабинетах, убран ли мусор и прочие мелочи. М когда я вернулась с обхода к своему столу, на нем лежала синяя пластиковая папка с документами. И сверху распечатанная на принтере записка: «Даша, отнеси документы Дмитрию Борисовичу и скажи, что от Бакса»
Я вздохнула. Кажется покой нам только снится. Взяла папку и пошла в приемную. Иришка уже ушла, а вот Дмитрий Борисович, которого я так и не увидела сегодня, видимо, прошел, пока я бегала по кабинетам, все еще работал. Ну, по крайней мере находился в кабинете. Об этом говорил мягкий отблеск света из-за неплотно прикрытой двери.
Я вздохнула, как же я устала, натянула дежурную улыбку, которая сегодня приклеилась к моей физиономии и постучала.
— Да! — резкий окрик, в тишине пустого офиса звучал странно, — входите.
Я толкнула дверь и вошла в кабинет директора.
— Добрый вечер, Дмитрий Борисович. Вам просили передать, от Бакса, — протянула я папку.
Глава 4
На улице шел дождь. По осеннему холодный и мерзкий. Резкие порывы ветра пронизывали насквозь. Если бы мне было не все равно, то я бы расстроилась, ведь сегодня утром я вышла на работу без зонта, в легком жакете и замшевых туфлях на шпильках, на которые спустила половину моей прежней зарплаты.
Но сейчас я шла по тротуару прямо по лужам, мгновенно промокнув под крупными холодными каплями. Вода стекала по моему лицу и от его движения мне становилось даже как-то легче. Как будто бы это плачу я, а не погода. Я поднимала голову к небу, смотрела на черные в сумерках вечера тучи и мечтала исчезнуть. Навсегда. Чтоб даже памяти обо мне не осталось. Чтобы меня никогда не существовало. Как для него.
Сейчас, как никогда раньше я понимала мою маму. Она не любила меня, она меня ненавидела. Называла проклятьем, отродьем, выродком. А я всю жизнь старалась доказать, что это не так. А сейчас вдруг совершенно четко поняла, моя мама права, всем было бы лучше, если бы я никогда не родилась.
Моей маме было всего шестнадцать, когда это случилось. Пьяный сосед, про которого по городу ходили самые ужасные слухи о его связи с бандитами, случайно встретил красивую девчонку на лестнице. Там возле мусоропровода все и произошло. Я не знаю, почему никто не вышел на крики моей мамы, почему никто не спас, не помог… Да, в девяностых криминал чувствовал себя особенно свободно, но неужели всем настолько было все равно. Мама ничего не сказала бабушке. Боялась, что та будет ругаться.
А бабушка в то время работала в столовой поваром, утром убирала двор, а по вечерам мыла подъезды. Время было голодное, мой дед умер, когда мама была совсем маленькой, так что приходилось выкручиваться. И бабушка ничего не замечала до тех пор, пока пузо не полезло на нос, и что либо предпринимать было уже поздно.
И я понимаю, почему мама меня не любит. Я для нее вечное напоминание о той боли, о насилии. А мой биологический отец, конечно же, отказался от ребенка. Он, вообще, был настолько пьян, что ничего не помнил. Да и поздно было уже что-то доказывать.
Я его никогда не видела, он переехал, когда мне едва исполнился год. Думаю, он просто сбежал, потому что бабушка говорила, что я его копия. И все соседи ни секунды не сомневались, с кем спала малолетняя шалава — моя мама. И за это она тоже меня ненавидела.
До дома я дошла на автопилоте. Промокшая до трусов, замерзшая до полусмерти, в убитых насмерть туфлях и забрызганная грязью по пояс. И когда я увидела себя в зеркале, синюю, мокрую и жалкую, мне стало противно. Меня затошнило от себя, от своего убогого вида, от своей никчемности.
Вся моя жизнь — это борьба за место под солнцем, за право жить. Я никому не была нужна с самого рождения. Мама после родов, решив, что ей теперь терять уже нечего, девственность не вернуть, репутацию не исправить, пустилась во все тяжкие. Ночные клубы, рестораны, казино… и она — красивая, юная женщина без тормозов.