Потом, в течении нескольких лет, ему давали незначительные роли: рабочего, студента, аспиранта. Были и любовные драмы, но эти роли его не захватывали, не трогали какие-то необходимые струны в душе; он играл вполсилы, лишь старательно изображая и чувство и страсть, но не живя ими. Так могло продолжаться вечно и ему даже начало казаться, что он не со сцены играет очередную осточертевшую роль, а просто живет, но живет вполсилы.
И тут режиссеры пересмотрели репертуар. Следующей большой постановкой была эпическая драма о войне, жестокая хроника, поставленная с отвратительной реалистичностью двумя весьма знаменитыми режиссерами. Позже, значительно позже, их обоих сурово осудили за жестокость некоторых сцен. Прозвучали даже резкие и справедливые слова, самым мягким из которых было "преступление", так что один из режиссеров даже покончил жизнь самоубийством. Но все это произошло не сразу. А пока что на подмостках гремела и грохотала война.
Ах, с какой пронзительной точностью была поставлена сцена на вокзале! Актриса, игравшая его мать просто превзошла себя. Как она смотрела сухими, быстро блекнущими глазами ему вслед! Когда он в последний раз обернулся, следуя мизансцене, то ему даже на миг показалось, что это и на самом деле его мать. Подумать только, какова может быть сила искусства. Но и продолжение драмы было поставлено не хуже, настолько реалистично была задумана эта постановка. А спецэффекты?! Пороховой дым так и стелился по сцене, грохот разрывов рвал барабанные перепонки, и кровь… Кровь была почти как настоящая. Но что такое спецэффекты? Это всего лишь необходимый антураж, красочное дополнение, не более. Главное – это игра. И он играл, играл вкладывая все свое дыхание, играл ярость, страх, боль. Попробуйте передать безумную смесь отвращения, ужаса и облегчения, когда ржавый четырехгранный штык входит в шинельное сукно вражеского цвета. Тут ты должен сыграть все бессилие маленького винтика в безумной мясорубке войны, мягкого незлобного человека, которого послали убивать и который убивает. И он продолжал играть, смахивая пот с лица рукавом шинели, испачканном в чем-то красном. Когда режиссер предложил ему изобразить то, что случается, когда устремленное вперед тело встречается с несущимся навстречу маленьким кусочком свинца, он не возражал. Ведь он артист и может изобразить буквально все. Да, режиссер, несомненно остался доволен этой сценой. Пришлось упасть навзничь, но опытные ассистенты режиссера насыпали землю на доски сцены и он не разбил лицо. Сцена в лазарете ему особенно удалась, ведь надо было произносить свои реплики, как будто превозмогая невыносимую боль в раздробленном бедре. И он сыграл великолепно. Когда ты на сцене не один, когда ты не произносишь монолог, а участвуешь в диалоге, тогда в глазах партнера можно увидеть отражение твоей игры. Именно это он и увидел в глазах молодой актрисы, игравшей медсестру в госпитале. Там была и жалость и испуг, было там и отторжение, нежелание жить чужой болью. Девушка играла так жизненно, что ей невозможно было не верить. Чего стоила одна только тяжелая складка на ее чистом лбу. Хотя вряд ли это было заметно зрителям дальше четвертого ряда. Постановку сочли слишком реалистичной и не повторяли, к великому облегчению артистов. Однако он так глубоко погрузился в эту роль, что ноющая боль в давно зажившем бедре преследовала его еще на многих последующих постановках.
Как прав был Станиславский! Надо перевоплотиться, стать им, своим героем, пропустить через себя его чувства. Но до чего же это тяжело и даже опасно. Ты растворяешься в чужом характере, становишься совсем другим человеком, кем-то совсем иным. И вот уже у тебя болят не тобой полученные раны, душевные и физические. А может быть это ты и есть? И эта пьеса о тебе и о тебе же будет следующая, и следующая за ней тоже. Да полно же, наконец! Может быть тебе лишь кажется что ты на сцене? Впрочем, не все ли равно? Ведь есть же такое избитое выражение – "сцена жизни". Ты когда-нибудь задумывался о том, что именно оно означает? Может быть мы не живем, а играем? Человек совершает героические поступки, дрожа от страха и все же поступая так, как требует от него невидимый драматург, как прописано в его роли. Так кто же он, храбрец или трус под маской храбреца? Иной же сохраняет верность своей скромной, незаметной и полнеющей жене, в тайне мечтая о длинноногих красавицах. Кто он на самом деле: латентный ловелас или примерный семьянин? Кто мы? Те кто мы в душе или те, кем стараемся быть, кого играем? И где она, та незримая грань между подсознательным и показным, между жизнью и сценой? Не все ли мы жаждем аплодисментов? И в жизни и на сцене, под пристальными взглядами зрителей. Так будем же играть свою роль так, как задумано неизвестным драматургом. Пусть невидимый режиссер подсказывает нам реплики, а нашей задачей будет произнести их так, чтобы зал замер на две-три секунды. Какой зал? Как это, какой? Помни, у тебя всегда будут зрители: родители, друзья, прохожие. Так не разочаруй их! Вперед, на сцену! Твой выход!