Вдруг что-то теплое уперлось ему в живот. Он посмотрел вниз и увидел зеленые глаза. Это был ребенок, девочка лет семи, с лошадиным хвостиком темных волос, в синих джинсах и желтой кофточке с Микки-Маусом. Зеленые глаза смотрели испуганно и, почему-то, с надеждой. Они, казалось, ждали чего-то, эти глаза и их ожидание невозможно было обмануть.
– Впервые в театре? – спросил он испуганные глаза.
Девочка судорожно кивнула и робко спросила:
– Кто ты?
– Кто я?
Действительно, кто же он? И почему его голос звучит так неуверенно? Зудящие вопросы роились совсем рядом, не давая ответам приблизиться. Но он уже знал ответы на все вопросы. Его голос окреп:
– Я ворон здешних мест! – начал он…
Теперь он знал чего хочет. Вначале было нелегко. Он решительно протестовал и был даже готов пойти на скандал, поставив тем самым режиссера в весьма неудобное положение. А ведь он всего лишь требовал роль. Но это должна была быть особая роль, такая, какую он еще не исполнял. Какая именно? Ведь он уже сыграл в любовной драме, в комедии положений, в военной драме и, наконец, в семейной саге. Не охваченной, однако, оставалась трагедия. Героическая трагедия. Режиссер вяло, но долго протестовал и даже применил тяжелую артиллерию. Он послал в бой всю труппу, занятую с семейной саге: жену, детей, зятя, престарелую мать (артист, игравший его отца ушел на преждевременную пенсию и в театре не появлялся). Но все уговоры были тщетны и, в конце концов, режиссер сдался.
А вот, наконец, и читка пьесы. Да, это именно то что он хотел бы сыграть. Нет, не трагедия, а драма, героическая драма, правда с трагедийным финалом. Сможет ли он это сыграть? Какой смешной вопрос. Артист он или нет?! У нас здесь все по Станиславскому, у нас нет амплуа, у нас каждый может все. Не каждый? Возможно. Но ведь и речь идет не о каждом. И напрасно режиссер так странно смотрит на него. Последняя роль? Бенефис? Хорошо, пусть будет так. Но это будет его звездный час и он заставит зал затаить дыхание на те три бесценные секунды тишины, за которыми – взрыв аплодисментов.
И вот он опять на сцене в этой своей новой роли. Конфликт не сложен, ему надо спасти ребенка из-под колес поезда. Да, это мой бенефис, думал он. Но я не один на сцене, не подведите меня, друзья. И они не подвели. Актриса, исполняющая роль беззаботной матери, не уследившей за мальчонкой, прыгнувшим с высокой платформы, была великолепна в своей короткой, но пронзительной роли. Вот только, пожалуй, визжала она слишком уж громко, так что ее истошный визг порой переходил в ультразвук. Нет, это слишком уж напоминает провинциальный театр 19-го века, а вот в жизни так не бывает. Наверное, не бывает. Массовка тоже не подкачала, а режиссерская работа была просто гениальна. Каким же надо обладать талантом, чтобы воспроизвести на сцене весь этот хаос, в котором, тем не менее, каждый знает свою роль в безумном балете и свою партию в хоре испуганных воплей? А вот в его роли, хотя она и центральна, совсем нету слов, Странно, ведь было бы так красиво произнеси он что нибудь героическое, прыгая с платформы вслед за мальчишкой. И потом, бросая его легкое тельце (эта травести слишком изнуряет себя диетой, надо будет ей сказать) обратно на платформу, он тоже не произносит ни слова. А ведь так красиво было бы выкрикнуть: "Живи, парень!" Или что-нибудь столь-же возвышенное. Но роль есть роль. Одно дело смело интерпретировать тогда, когда беспомощный авторский текст напрочь вылетел из головы, и совсем другое когда в ремарках к роли жирным шрифтом прописано: "молча". Что же, будем играть молча, ведь ты артист и можешь сказать буквально все языком тела. Но как же сыграть? И что сыграть? Ужас перед надвигающимися стальными колесами? Попробовать вылезти на на высокую платформу и сорваться в последний момент? А может встать в гордую позу, скрестив руки на груди? Нет, все это будет и глупо и пошло. Есть только одно, единственно правильное решение и это – спокойствие перед надвигающейся смертью. Именно так он и сыграет и именно эту его игру будут вспоминать заядлые театралы и именно ее будут мудро анализировать высоколобые театральные критики.
Вот и все. Финита. Спектакль сыгран и в зале царит та бесценная тишина, которая во сто крат ценнее бешеных аплодисментов. Впрочем, аплодисменты еще будут, всему свое время. Надо бы выйти на поклон, поприветствовать тех, кто не поленился и не побоялся прийти. К сожалению, мой режиссер – новатор и реалист. Он считает, что зрители не поймут, если на поклон выйдет тот, кому мгновение назад отрезало ноги сверкающими дисками вагонных колес. Ну что ж, будем следовать его видению. Но, бог ты мой, какой бесподобный спектакль! Великолепным было буквально все: и игра и декорации. И звуковые эффекты неплохи, но кое-над чем надо бы еще поработать. Стук вагонных колес, например, не должен заглушать аплодисменты. Я же их совсем не слышу.