Но он услышал… Вначале робкие, они становились уверенней и громче. И вот уже неиствует весь невидимый зал, приветствуя его продолжительными, гулкими и искренними раскатами. Остановись, мгновение, подумал он, ты прекрасно! Это была очередная, выскочившая из подсознания, реплика, кусочек заученной когда-то и так и не сыгранной роли. Но именно она была наиболее правильной, идеальной репликой в такой ситуации.
И мгновения послушно остановились.
Правдивая история о том, как улыбнулся космонавт Сидоров
…Да, конечно, мы все так и называли его Сидоровым. Нет, мы как правило используем имена, но бывают и исключения. К примеру, Нангонга мы тоже зовем по фамилии, потому что его корейское имя никто не может правильно произнести, даже он сам. В общем, не знаю о чем думали родители Сидорова, называя ребенка Святополк, но на этом имени не один астронавт, космонавт, тайконавт и ближневосточный покоритель пространств, для которых еще нет названия, сломал язык. В конце концов мы плюнули и Сидоров так и остался Сидоровым.
Время тогда было трудное. После долгого перелета, в котором мы большей частью блаженно бездельничали, наступили суровые будни. Оборудовать базу на другой планете, знаете ли, это вам не шатер в песках разбить. Хотя и шатер тоже… Впрочем, неважно. Ну, базу-то мы подняли аврально, а потом и началась настоящая работа. Научники расставили свои приборы считай под каждым камушком, а нам надо было три раза в день снимать показания. Телеметрия, говорите? Телеметрия, конечно, дело святое, но Марс тогда был совсем иной планетой и приборам не слишком доверяли, а после пыльной бури их и вовсе приходилось заменять. Да и в иной спокойный день, то один, то другой датчик начинал вдруг показывать погоду в Абу-Даби и приходилось его заново калибровать. Выход на поверхность, как мы, космонавты, астронавты, тайконавты и прочие, называли все что за пределами базы, занимал не менее двух часов. Мало того, что надо было натянуть на себя тяжеленный скафандр и шлем, следовало проверить связь, проделать множество иных, порой совершенно рутинных, проверок, а потом пройти дезинфекцию. С этим у нас тогда было очень строго, особенно зверствовали экологи. Вообще-то было не совсем понятно, кому нужны экологи на мертвой планете, но они у нас были, а мы были в их власти. Один из них был ирландцем, а второй, точнее, вторая, японкой. Имена? А зачем вам имена? После того, как Сидоров улыбнулся, они себя не слишком афишировали, избегая насмешек, так что не буду и я. Но тогда они во всю проявляли особенности своих национальных характеров. Ирландец был ехиден, заносчив и требователен, а японка, в свою очередь, была неестественно спокойна, строга и не менее требовательна. Но, кажется, я повторяюсь? Впрочем, оба действовали из самых лучших побуждений и мы не держали на них зла. Потом, когда экологи основательно сели в лужу, мы их даже попытались утешить и уговаривали остаться, но удержать не смогли. К чему это я? Ах да, после дезинфекции следовала еще одна проверка связи и мы выходили в шлюз. После того, как в него закачивалась марсианская атмосфера (одно название, я вам скажу, а не атмосфера), следовала еще одна дезинфекция, опять же по требованию тех-же экологов. Нам было не совсем понятно, что именно ими двигает, но они вроде бы намекали на какие-то следы органики в скалах, на полторы молекулы бензола, найденных в последней пробе и на тому подобную мутотень. Поэтому связываться с ними было неразумно, мы и не связывались.
Вот и в тот день вышли мы с Сидоровым на маршрут. Почему с Сидоровым? А я любил с ним ходить и всячески старался попасть с ним в пару. Какой-то он был надежный, что-ли, и было с ним легко и спокойно, насколько вообще может быть спокойно на далекой и не слишком дружественной планете. А еще Сидоров был молчалив и неулыбчив. Да, он не улыбался никогда и у него были на то причины. Про это мы узнали совершенно случайно, а как именно – неважно. В общем, выяснилось, что нашего Сидорова оставила жена, да не просто оставила, а ушла от него с маленьким сыном. Казалось бы, что тут такого необычного? С нами: астронавтами, космонавтами, тайконавтами и ближневосточными покорителями пространств, для которых еще не придумали названия, такое случается сплошь и рядом. Когда муж месяцами, а то и годами, пропадает неизвестно с кем в таких местах, для которых еще не придумали названия, то не стоит удивляться, если вернувшись, обнаружишь чисто убранный дом и ни одной игрушки на полу. Так что разводы в нашем ремесле случаются так же часто, как дожди под Санкт-Петербургом, где я провел несколько месяцев в учебном центре. Правда, мне это, похоже не грозит, ведь у меня две жены, что в корне меняет дело. Многоженство в нашем эмирате не запрещено, но не поощряется и даже осуждается авторитетами, однако для меня власти сделали исключение. Почему, спрашиваете? Да потому, что две жены не чувствуют одиночества в такой степени, как одна, муж которой несется в пространстве за миллионы миль от дома. Две женщины могут мирно попить чай, поболтать, сходить за покупками, а могут поругаться, разбежаться по разным комнатам и потом помириться. Им не так уж и нужен для этого муж и, поэтому, двоеженство лишь укрепляет брак для таких как мы: астронавтов, космонавтов, тайконавтов и… ну вы понимаете. Но Сидоров был лишен такой возможности и заплатил за это своей семьей. Для кого-нибудь иного это не было бы такой уж трагедией, но не для нашего Сидорова. Нет, он не впал в депрессию и не лелеял суицидальных идей, он был мужик крепкий, побольше бы таких в нашей Солнечной системе. Вы же понимаете, не будь он таким, его бы завернули еще на этапе предполетного психологического кондиционирования. Так что ни по работе, ни по контактам в команде к нему претензий не было. Просто он был молчалив, немного угрюм и никогда не улыбался.