– Возрадуйся, о Кассандра Приамида – пробормотал я смущенно.
– Без церемоний, пожалуйста – попросила принцесса – Также как без церемоний вы обсуждали мою девственность.
– Не гневайтесь, госпожа – пришла мне на помощь Служанка.
– Ладно, проехали.
Похоже, она действительно не сердилась и у меня отлегло от сердца.
– Так что же насчет скифов?
А что насчет скифов, подумал я. Ну сую я их куда надо и куда не надо, признаю. А кого мне еще поминать? Упомянешь евреев, скажут – антисемит. Греков поминать тоже опасно – соседи все же. Арабов вспомнить, опять же в антисемиты зачислят. Да и нет еще никаких арабов, не появились они еще и лет этак с тыщу еще не появятся. Примерно так я и объяснил Кассандре. Но ее это не убедило.
– Ну а скифы-то чем провинились? – возмутилась она.
Пришлось объяснить ей, что я и сам скиф. Я даже продекламировал строки одного нашего скифского поэта:
– Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы, С раскосыми и жадными очами!
Ну вот и вешаю теперь на скифов всех собак, пояснил я, мне-то можно как скифу. Совсем как с еврейскими анекдотами. Попробуй-ка расскажи один такой анекдотец кому-нибудь из них – сразу затопчут. А сами-то евреи эти-же анекдоты травят почем зря. И никто их почему-то антисемитами не называет.
Кассандра не возражала против такого объяснения и я уже начал надеяться, что мне удалось отбрехаться, как вдруг Служанка вылезла с вопросом:
– Ваше высочество, можно я что-то спрошу?
– Можно – согласилась Кассандра – Только без “высочества”, прошу тебя.
Следовало бы восхититься ее демократизмом, но я решил с этим повременить.
– Это правда, что у вас видения? – спросила ободренная Служанка.
– Правда, только не видения, а предвидения.
– И что вы предвидите?
– Думаю, вам лучше этого не знать.
Тут я почувствовал, что мне следует вмешаться и поинтересовался причиной такой скрытности.
– Да потому – пояснила Кассандра – Что вы все равно ничего не сможете изменить, а зря вас огорчать я не хочу. Он поэт, а ты – простая служанка. Не обижайтесь, но слишком мало от вас в этом мире зависит.
Тут она явно была не права. Не знаю насчет служанок, но по моему мнению, в этом мире многое, если не все, зависит от поэтов. Но объяснять это пятнадцатилетней принцессе было неразумно. И я сказал скромно:
– Я не поэт, я нищий. Но может и от нас будет толк?
– Расскажите нам, принцесса… – присоединилась ко мне Служанка.
Кассандра долго молчала, потупив голову и я успел, наконец, ее рассмотреть. Зрелище было не из приятных: не должно было у молодой девчонки быть таких морщин на лбу как и не должно было у нее быть таких глаз. Но про глаза я уже, вроде бы, говорил. Не знаю, в чем там было дело: то ли досталось ей в последнее время, то ли она сама приняла на себя такую тяжесть, нести которую было ей невмоготу. Наконец, она заговорила и голос ее был спокоен и ровен, а слова ее было страшны и обжигали как огнем:
– Будет очень плохо. Будет война и смерть. Наша Троя будет сожжена и разрушена, мужчины наши будут убиты или изгнаны, женщины наши будут отданы на поругание похотливым старикам, а дети наши будут обращены в рабство. И все это как результат безрассудного налета нашего Парисика на Спарту.
– И ты? – спросил я, завороженно глядя в ее ужасные глаза.
– … И я пытаюсь предупредить наших правителей, тех из них, кто может еще что-то сделать. Можно послать скоростную трирему перехватить Парисову яхту. Можно извиниться перед греками, дать им отступного, отдать пару городов. Можно, в конце концов, хоть что-нибудь сделать…
– Но вас не слушают… – завороженно произнесла Служанка.
– … Но меня не слушают – эхом отозвалась Кассандра.
– А ты не перестаешь пытаться… – сказал я, не силах оторвать взор от ее лица.
– … А я не перестаю пытаться – повторила она.
Мы сели на пыльные камни и долго смотрели в море: нищий старик, безродная авантюристка и девушка с глазами старухи. Смотреть в море легко: бессмысленный шепот волн успокаивает и можно ни о чем не думать долго. очень долго… бесконечно. Шли минуты, казавшиеся годами и столетиями. Говорить не хотелось… Но вот морской бриз дунул в нас легким вздохом прохлады и мы со Служанкой переглянулись. Наверное нам одновременно пришла в голову одна и та же мысль: что юная принцесса и пророчица делает здесь, на пустынном берегу? Служанка первая прервала молчание: