— Какие, например? Сегодня сделала все так, как ты просил.
— А сейчас? Прошу тебя не трогать меня, а ты не слушаешься.
— Знаешь, сама не понимаю почему. Может, хочу оставаться человеком. Ты втягиваешь меня в далеко не чистый мир, а я вот пытаюсь удержаться на плаву. Хоть как-то.
Федулов обхватывает мою ладонь своей большой и шершавой рукой, останавливая меня.
— Считаешь меня уродом?
— Будто тебе интересно мое мнение, — я обреченно улыбаюсь и гляжу прямо в его глаза.
— Ну я же спросил.
Все это время моя рука горит в его обхвате, кожу жжет и колет.
— Нет, не считаю, — вру.
По его взгляду понимаю, что он не верит. Да и я не особо стараюсь звучать убедительно.
— Ладно! Не смотри так. Я не считаю тебя уродом, но и хорошим человеком тоже. Я абсолютно тебя не знаю, чтобы делать какие-либо выводы. Базируюсь лишь на твоем поведении, а ты сам понимаешь, что не очень-то вежлив со мной.
Мужчина смеется, отчего его сухая нижняя губа лопается в уголке и оттуда льется кровь. Я тут же выдергиваю свою руку из его и прикладываю кусок ватки к свежей ране.
— А тебе интересно?
— Интересно что? — уточняю.
— Узнать что-то обо мне.
«Ого, вот это новый виток в разговоре! Он пытается быть открытым. Только непонятно для чего.»
— Ну-у-у, скажем так. Личного интереса, конечно, у меня нет, — тут я лукавлю, на самом деле мне интересно знать, как сложилась его судьба после детдома, — но с точки зрения моей работы, то чем доверительнее отношения с клиентом, тем проще ему помочь. Я смогу тебе доверять, если буду знать лучше.
— Давай, я готов ответить на твои пять вопросов. Любые. Но при одном условии.
— Разумеется, разве могла я подумать, что будет так легко. И что ты хочешь?
— Ты тоже ответишь на мои любые пять вопросов.
Я отстраняюсь от Федулова, и молча начинаю складывать вату и перекись обратно в аптечку.
— И зачем тебе что-то знать обо мне?
— Потому что доверительные отношения строятся с обеих сторон, Алиса. Так что? По рукам? — Павел протягивает свою ладонь в мою сторону.
Я стою в ступоре несколько минут, после чего протягиваю свою, и мы пожимаем друг другу руки, закрепляя наши договоренности.
Мужчина ведет меня в гостиную, где мы комфортно располагаемся на креслах, стоящих напротив друг друга. Павел наполняет свой бокал янтарной жидкостью, а мне любезно предлагает бокал красного сухого.
Я подгибаю свои босые стопы под себя и делаю большой глоток, чтобы немного расслабиться. Федулов молча наблюдает за мной, и по его губам гуляет расслабленная полуулыбка. Наверно, таким спокойным и не отталкивающим, я не видела его никогда.
— Кто первый начнет? — я решаю разрушить неловкую тишину.
— Уступлю, — Павел отпивает из своего стакана, разрешая начать.
— Как зовут твоего пса?
«Мда, Алиса.»
Видимо, Федулову тоже смешно от моего вопроса, потому что он закатывает глаза и откидывает голову назад.
— Смешная ты. Ладно, хочешь потратить свой первый вопрос на эту информацию, я не против. Его зовут Кингстон.
Мое сердце сжимается. «Кингстон, не может быть.»
— Что-то случилось? Ты вся побледнела.
Я нахожусь в легком шоке, ведь так звали пса, который жил у нас в детдоме. И над которым Павел издевался каждый божий день, а я защищала. За что потом тоже от него получала. Это был самый мой любимый пес. И он умер у меня на руках…
— Нет, все в порядке. Просто вино резко в голову ударило, я редко пью.
Я решаю перевести тему, чтобы он не ничего заподозрил.
— Хорошо, красавица. Тогда расскажи, как ты выбрала адвокатскую деятельность?
«Красавица, серьезно? Я же не в его вкусе.»
— У меня с детства было обостренное чувство справедливости. Поэтому я интуитивно всегда знала, чем буду заниматься. Всегда хотелось доказать, что правда сильнее любого зла.
— Это глупо. Деньги сильнее правды.
— Я так не думаю, Павел. Но спорить, если честно, не хочу. Ты спросил — я ответила.
— А я бы хотел, чтобы ты поспорила. Ты частенько подстраиваешься, гибкая. В постели это хорошо, в жизни нет.
— Как это мы так быстро к постели перешли? — я лукаво гляжу на мужчину, снова делая жадный глоток.
Он явно пытается меня спровоцировать.
— Твои голые ступни навеяли мысль о постели, — он наклоняется корпусом в мою сторону и улыбается.
— Фетишист?
— Готова потратить свой второй вопрос на это? — мужчина откровенно издевается.
— Нет, Павел, мне неинтересно. Просто ты говорил, что я не в твоем вкусе.
Не знаю почему, но мне не дает это покоя. Либо действительно алкоголь в голову ударил, либо просто задетая самооценка.
— Ничего не изменилось. Все еще не в моем вкусе.
— Отлично. В таком случае, я продолжу. Как ты оказался в детдоме?
Брови мужчины сразу хмурятся. Заметно, что вопрос ему не нравится и отвечать он на него не хочет. Но правила есть правила.
— Я сын проститутки, она залетела от какого-то сутенера, который потрахивал ее между клиентами. Говорят, что любила его, хотела ребенком привязать. То есть мной. А когда дело дошло до родов, то никому она ненужной оказалась. И я оказался на том же дне. До четырех лет я жил с ней и мотался по всяким борделям, а потом она отдала меня в детдом. Вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец.
Не знаю почему, но мое сердце обливается болью за маленького мальчика. Он рос с самого начала в жестоком мире. А я — в тепле, заботе и любви до детдома. Он не знает, что такое любовь, а я знала всегда. Поэтому наши миры никогда не пересекались, даже в детском доме мы были под одной крышей, но абсолютно в разных мирах.
В уголках глаз начинает скапливаться влага, и слезы вот-вот готовы пуститься вниз по щекам. От мужчины это не утаить.
— Ты собралась реветь? Жалеешь меня? Не смей, — я чувствую, как внутри него назревает злость.
— Нет, конечно нет. Просто меня это тронуло. Ты через многое прошел.
Он отворачивается в сторону и молчит.
— У тебя оба родителя есть? — Павел резко задает вопрос, заставая меня врасплох.
— Да, конечно. А почему ты спрашиваешь?
— Ты напоминаешь мне одного человека из моего прошлого. И имя такое же. Но этого человека больше нет в живых.
«Что он несет?»
— Кого?
— Я рос в детдоме с одной девочкой, ее тоже звали Алиса. Когда ей было четырнадцать, ее удочерили, а три года назад, наводя справки, оказалось, что она погибла через год после того, как ее забрали.
Мое сердце стучит, как у испуганного кролика, и готово вырваться из грудной клетки. Мало того, что по его словам я считаюсь погибшей, так еще и он зачем-то меня искал. Ничего не понимаю.
— А зачем ты ее искал?
— Это уже не важно. И да, кстати, ты потратила еще два своих вопроса. У тебя остался всего один.
«Черт. Если бы он только знал, что теперь у меня этих вопросов куча. И как это все выяснять — я понятия не имею.»
— О чем ты мечтаешь? — очень несвойственный вопрос для такого мужчины как Павел.
— О семье, конечно. Хочу построить карьеру и детей потом родить. Чтобы был большой дом. А чего-то глобального нет.
— Скучновато, однако.
— А ты хотел бы семью?
— Нет. Во-первых, я понятия не имею, что такое семья. Во-вторых, в моем мире нет места детям, он опасный.
— И никогда не хотелось жить по-другому?
— Твой лимит вопросов исчерпан, — мужчина выгибает бровь и откидывается назад в кресло, — а вот у меня один остался. Но знаешь, я подумал, что приберегу его и задам чуть позже.
Вечер крайне странный и шокирующий. Я все еще не могу переварить услышанное.
— Павел, ты не против, если я возьму еще вина немного?
— Да пей хоть все, хотя говорят, что женский алкоголизм не лечится.
Мужчина встает из кресла и подает бутылку с рубиновой жидкостью.
— Я редко пью, хотя не мудрено, что с такими темпами начну делать это чаще, — пытаюсь разрядить обстановку.