— Приветствую, — улыбаюсь как идиот и машу рукой. Увлекает меня весь этот цирк. Смотрю за спину Ткача и вижу главного клоуна.
Тебя то я ждал больше всего. Руки начинают гореть и чесаться, так хочется съездить по наглой роже Минаева.
— Ты не язви, Федулов. Не в той позиции, — качает головой Ткач.
— А у меня никакой позиции. Я как ветер в поле гуляю, все у меня забрали, — кричу ему в ответ. Наклоняю голову в бок, прохожусь презрительным взглядом по Игнату, — И ты тут, шавка.
Он дергается в мою сторону, но Ткачев одним движением руки его останавливает.
— Прекрати паясничать, я же тебя предупреждал что будет, если ты не прекратишь поиски.
— А какая уже к черту разница? Все уже произошло, и я хочу исправить.
Иду в их сторону вразвалку, как пацан, мальчишка. Руки из карман не вынимаю.
— А вот скажите мне, каково это подкладывать сосбсветнную драгоценную дочь под насильника? — останавливаюсь в метре, — Неужели родительское сердце не дрогает?
— Что ты имеешь ввиду? — поворачивает голову и смотрит на Минаева, тот тушуется, но держит плечи ровно и гордо. Петух напыщенный.
— Например то, что он залез в трусы к Алисе без ее разрешения и оставил там отметины, — глаза наливаются кровью. Вспоминаю, как в порыве страсти и любви раздвинул ее ноги для ласки, а сам чуть не задохнулся от увиденного.
— Заебал, — у Минаева все же получается вырваться вперед, но я не зря молотил все дни грушу, оттачивая технику. Успеваю отпрыгнуть, поэтому противник спотыкается и летит в грязь лицом. Цирк, говорил же.
— И вот это ваш будущий зять? — показываю на тело, лежащее в говне, — Прекрасно.
— Вы меня уже оба порядком раздражаете, — сдерживается от мата.
— Константин Петрович, а давай полюбовно решим, что делать? Я готов на переговоры, — тут же становлюсь серьезным.
Шутки шутками, а девочка моя все еще у него. Игнат где-то сбоку пытается встать, как муха навозная. Ткач кивком головы указывает на него, и парни из охраны забирают тело, усаживая в машину. Надеюсь его больше не увидеть.
— Закопайте его. Я хотел сам, но обещал Алиске без смертей.
— Хочешь, чтобы она меня ненавидела?
— Думаю, она не далека от этого, — пожимаю плечами, — Так что? Решим вопрос?
— Решим. Исчезни из ее жизни, и обещаю, что дам ей полное руководство над своей жизнью.
— Не гожусь я вам в зятья? — нет, должен быть другой выход. Не могу я уйти. Не хочу.
— Ты такой же, как я. Один в один, — начинает он, — Любил Марину очень сильно, еще подростком влюбился. Бегал хвостиком за ней. Воротила от меня нос, но все-таки добился своего. Поженились, дочка родилась, и бизнес в гору пошел. Не жизнь, а сказка.
Он смотрит в пол, сглатывает. Волнами чувствую, насколько тяжело ему откровенничать, но находит в себе силы продолжить.
— Только жену убили, а дочку пришлось спрятать в детском доме. Хочешь такую же судьбу Алисе?
— Нет, но я не допущу такого же.
— Я тоже так думал. Только не было и дня, чтобы я не пришел к Марине на могилу с цветами.
Один раз я уже думал, что она мертва, когда выл у чужой могилы. Прекрасно знаю это чувство, мне и объяснять не нужно.
— Дайте мне увидеться с ней. Я все решу, — наступаю на него. Ссориться не собираюсь, но отступать тоже не буду. Заебался я отступать.
— Федулов, исчезни, — садится обратно в гелик. Стучу по капоту, кричу. Один хуй делает вид, что не слышит. Уезжают.
Бегу за ними несколько метров, дыхалка сбивается.
Сука! Сука! Сука!
Падаю на колени, вколачивая кулаки в грязь. Как же, сука, больно то. Кто-то сзади пытается меня успокоить, но зверь внутри уже рычит и рвет все на части.
— Парень, хватит! Угробишь себя. Вставай, — Кристенко с его бойцами поднимает меня. Рычу, брыкаюсь.
— Да нашел я лазейку. Угомонись ты, — отвешивает жесткую пощечину, приводя в чувство.
— Что? — ошалело вскидываю глаза.
— Решаем вопрос с Ткачом. У нас все шансы.
В какой-то момент кажется, что тучи на небе рассеиваются, и появляется слабый луч надежды.
Ты ли это, Господь? Спасибо, очень больно.
Глава 42
Наши дни
Стучу костяшками пальцев по тяжелой дубовой двери, ожидая отклика, но там молчание. Разочарованно вздыхаю, так долго собиралась начать этот разговор, хотелось побыстрее выговориться, но видимо отца дома нет. Последнии дни вообще все стихло, Игната я не видела, с отцом пересекаемся только во время еды. Единственная Тамара всегда рядом, что несомненно радует. Иначе от одиночество я завыла бы волком.
Все время думаю о Паше, прокручивая в мыслях нашу последнюю ночь. Сейчас мне остро необходимо сказать, как сильно я полюбила его, как благодарна, что он показал какая любовь может быть. Да, не очень правильная, но в нашей ситуации про экологичность и заикаться не стоит. И все же на этом пепле удалось построить отношения.
И больше всего сожалею, что у меня не хватило смелости сказать ему правду.
Сказать, что я это Я.
— Отец, ты здесь? — подаю голос и повторно стучу.
— Да, — очень тихо и хрипло, но я различаю его голос за дверью. И какого черта он не реагировал на стук?
— Могу я войти?
— Валяй, — откликается в ответ. Голос, кажется, пьяный. Надеюсь он не причинит мне вреда в таком состоянии.
Захожу в кабинет, отец сидит в кресле, слегка развалившись и вытянув ноги вперед. Я была права, он пьян, но не сильно. Отстраненно рассматривает бутылку с коньяком, словно не здесь находится, а где-то внутри себя.
— У тебя что-то случилось? — присаживаюсь напротив. Мне плевать, что на самом деле у него происходит, я все еще ужасно зла, но где-то в глубине души еще крутится что-то былое. Все же он мой отец. Даже если такой.
— Вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец!
Он усмехается, потирая устало глаза, и делает жадный глоток, выдыхая.
— И что это значит?
— Потерпи, дочка. Скоро ты вырвешься из оков ненавистного отца.
— А можно перестать говорить загадками, а попробовать вести адекватный диалог? — раздражаюсь, потому что ни черта не понимаю.
— Да все просто. Нашли они возможность выкрутит мне руки, что ж, я знал, рано или поздно это произойдет, но думал, у нас будет больше времени провести вместе.
— Ты не особо проявлял желание поговорить со мной, — пожимаю плечами, — И пытался выдать замуж наильно за нелюбимого человека.
— Ты, глупышка, так ничего и не поняла. Я пытался переписать на тебя все активы, а по внутреннему уставу нашего предприятия — женщина не может стать владельцем. Это была вынужденная мера.
— А как же речь про внука? — прищуриваюсь, не верю я ему.
— Ну до восемнадцатилетия твоего сына, у тебя был бы доступ ко всем средствам. Игнат никак не смог повлиять на деньги, а вот после совершеннолетия твой сын бы сел в кресло генерального. Я все продумал, дочка, — отворачивается в сторону стены. Провожу взглядом за ним.
Только сейчас замечаю, что на стене висит картина. Сердце сжимается. На ней карандашом нарисована женщина с младенцем на руках, черно-белый портрет.
— Это мама? — задаю вопрос, я плохо помню ее. Только по фото, но воспоминания так далеки, что все размыто.
— А ты на руках, — кивает, подтверждая мои догадки, — Тебе тут два месяца, ты постоянно капризничала и не хотела есть, а Марина переживала и не выпускала тебя из рук. Словно чувствовала, что ей немного осталось времени, хотела быть как можно больше с тобой.
Мужчина выглядит измотанным, только сейчас замечаю, как сильно он все же постарел. И с какой болью говорит о маме. Точно не играет, так невозможно притворяться.
— Я думала она умерла почти сразу после родов.