(Локхарт – невнятно)
– Я и рассчитывал…
(О'Салливан)
– Что вы там бормочете?
(Локхарт)
– Ничего. Тем не менее, я говорю правду. Поверьте, у меня больше ничего нет.
(О'Салливан – подняв обе руки и глядя вверх)
– Послушайте, мистер! Видит Бог, я хотел быть с вами милосерден. (Опускает руки, презрительно смотрит на Локхарта) Но за вашу беспардонную выходку, за ваши грязные, безосновательные обвинения моего клиента, клянусь, я выкачаю вас досуха, отниму последнюю рубашку, заберу все, что смогу забрать, добьюсь, чтобы вы были повергнуты в прах и никогда, слышите, никогда не смогли бы из него подняться, не будь я Грегори О'Салливаном!
(Локхарт)
– Правильно ли я понял, что вы официально отказываетесь принять предложенное мной?
(О'Салливан)
– Да! Да! Решительно, абсолютно и бесповоротно да! Увидимся в суде, мистер Локхарт! До скорой встречи!
(Локхарт – со странным выражением лица)
– До встречи! (усмехнувшись) – Не трудитесь провожать. (уходит)
__________
Приложение 3.
Документ, выброшенный С. Локхартом на выходе из офиса Г. О'Салливана.
Ксерокопия подтверждения банковского перевода #5689-KX12
Получатель: Ху Лян Цинь, КНР, пр. Хэйлунцзян, г. Харбин, уезд Мулань, ул. Мулань, 114.
Плательщик: Стивен Грэнвилл Локхарт, Великобритания, Бристоль, Метфорт-роуд, 8.
Сумма платежа: 750 тысяч фунтов стерлингов.
Назначение платежа: Приобретение коллекционного китайского фарфора династии Мин – 1 предмет.
Июль 2010
Жили-были…
Главное, что обидно – я старшому не раз говорил: не цепляйся к старику. Его и так уже жизнь потрепала крепко-накрепко.
По молодости-то старик славным рубакой был. Другой на его месте начнет какую-нибудь заваруху со скуки – на белом коне с сабелькой серебряной, султаном дареной, покрасоваться. А как до дела дойдет – баста! Воюйте, воеводы верные, а мне в терем пора – не ждут дела государевы, неотложные. А дел-то, ежели взаправду, всего два: мед хмельной, да девки румяные, баловницы.
Старик не такой был. Соседей забавы ради не задирал, но, если уж приходилось меч в руки брать, то спуску им не давал. Да и меч его, тяжеленный двуручник, был из доброй стали, без дорогих украшений и рун иноземных. Становился частенько старик в самую первую шеренгу, в простой кольчуге. Один раз, говорят, даже на поединок выходил. Поединщик с той стороны стал насмехаться, мол, бабы у тебя, а не воины, выставить некого, самому биться приходится. Старик в ответ молча взмахнул мечом. С виду легко, словно на пробу. И ударил-то всего раз… Потом вытащил меч из побледневшего насмешника и пошел обратно к своим, не оглядываясь. Тем поединок и кончился. А с ним и битва.
Со временем число охотников потягаться со стариком поубавилось. Потом и вовсе на нет сошло. В ту пору родился у него сын. С имечком у первенца, правду сказать, советники, звездочеты, да прочие прихлебатели намудрили – натощак не выговоришь. То ли Каш-, то ли Кауш-чего-то там, а потом еще слогов шесть-семь. Вроде Победоносный, а может, Вечноживущий, или еще что – тут доброхоты, каждый со своим гримуаром, не сошлись во мнениях. Однако старик спорить не стал, а сына звал всегда просто – старшой. Потом, года через три, я на свет Божий появился. А еще через год – мелкий.
Ко времени, как третий сын начал по двору носиться, как угорелый, захворала маманя наша, слегла и больше уж не поднялась. Каких только лекарей старик ни приглашал… Потом знахарей, ведунов, старушек-шептуний, у которых заговоры на всякий случай жизни и смерти припасены. А там уж, знамо дело, до чернокнижников рукой подать. И в недобрый час нашептали доброхоты съездить попытать счастья на край земли, к колдуну в Серых горах, дальше которых только лед да небо. Имени того колдуна никто не помнил, так давно жил он на белом свете. Жил, когда дед старика еще совсем молодой был. Чем согревался и что ел на голых скалах, где ни травинки, ни живности какой отродясь не бывало – неведомо. А еще более неведомо было, чем дело обернется, когда о помощи попросишь. Кому и поможет, кого просто прогонит с глаз долой, а кого проклянет, да так, что иные в омут головой – чтобы быстрее отмучиться. Потому, если ходили к колдуну с просьбой какой, то в самом крайнем случае. Когда уже все одно, помирать или, авось, вывезет.