Выбрать главу

Подружка

Нам по четыре года, мы с Аленкой бросаем карбид в лужу. Вернее, она бросает, а я сижу рядом и просто смотрю.

Пшшшш!

С треском разламываются белые пористые кусочки, солнце играет бликами на поверхности огромной зеленоватой лужи. Сыро и душно. Всю прошлую неделю город поливали июньские грозы, а сейчас его наконец-то начало прогревать жарким солнышком.

Бульк! Пшшшшшш!

Аленка тогда весело рассмеялась и отпрыгнула назад, огромный кусок карбида шипел и пенился так, что мог забрызгать ее новый джинсовый комбинезончик. Кабы родители не заругали. Девчонка поскользнулась на мокром и грохнулась прямо на бутылочные осколки, такие же зеленые как и лужа.

Кровь.

Левая нога порезана чуть ниже колена. Она еще не плачет, но вот уже закричала.

Я присела рядом на корточки.

– Посиди здесь. – Шепнула ей. – Сейчас позову родителей.

Она вытирает глаза, внимательно смотрит на меня и кажется понимает что я говорю.

Бегу со всех ног. Три квартала от заброшки, рядом с которой мы играли. Много лет назад там стоял дом номер пятьдесят шесть.

Я знаю где живет Аленка, ее маму зовут тетя Света, а папы у нее нет. Зато есть бабушка Нинель Петровна, она-то как раз сейчас дома.

Подбегаю к желтой двухэтажке, во дворе пахнет жареными котлетами и кошачьей мочой.

Прячусь за угол (это такая игра) и кричу.

– Нинель Петровна! Нинель Петровна! Аленка ногу поранила!

Чувствую, как завибрировала тревогой их квартира, бабушка собирается, охает, сует распухшие к полудню ноги в стоптанные тапочки, по плотнее запахивает халат и бегом спускается по лестнице.

Я вижу, воздух пульсирует жизнью, кажется, она меня услышала. Взрослые редко видят нас, хранителей. Таких как я называют воображаемыми друзьями, домовыми или духами дворов-колодцев.

– Нинель Петровна, пойдемте скорей! – Зову старушку, выкликивая из-за угла.

– Аленка, Аленушка… – Причитает она на бегу.

– Идемте скорей! – Отражаю эхом собственный голос

Подбегаю к Аленке, для надежности принимая облик большой белой волчицы. Дети говорят «собачка», а взрослые если и видят что-то, то стараются не замечать.

Сегодня бабушка отведет внучку домой, а ночью им обеим приснится кошмар.

Я не специально.

Дело в том, что иногда они начинают нас видеть.

И если наяву мы представляемся грезами, пятнами света, солнечными зайчиками, реже тенями на асфальте, то во снах мы приходим в своем темном обличьи.

А как вы думали?

Я, например – седая волчица.

Аленка до конца своих дней будет видеть во сне плохо освещенные улицы, заброшки, мою белую спину, мелькающую между вырастающих из ниоткуда зданий и тонкие капилляры жизни, пронизывающие весь город.

Старые дома, готовящиеся к сносу пульсируют темными опухолями, новостройки как розовая кожа на пальцах младенцев, асфальт – артерии, исторический центр – сердце. Всё это наполнено алой энергией, кровью большого города.

Я буду помогать Аленке всю жизнь. Когда ей понадобится совет, во сне придет мудрая седая волчица и расскажет притчу. Я дам ей свой острый взгляд и чуткий слух. В моменты опасности, с ней будут моя звериная сила и хитрость. Когда она повзрослеет, я стану ее младшей подругой, той, кого она сможет обнять и поплакать. Я никогда не смогу осудить ее.

Это я буду сидеть у ее смертного одра, дожидаясь подружку.

Я – Лиза.

Тридцать лет назад меня сбило машиной у дома пятьдесят шесть на Комсомольской улице. Аленка придет не скоро, но я дождусь ее и мы наконец доиграем.

На краю лета

Если хорошенько присмотреться, можно найти край у чего угодно: у горы, лодыжки, облака.

Иногда «край» значит «конец». Говорят же: «Уработался в край».

Бывает и так, что край – это начало.

Край берега реки или океана – начало почти безграничной плоскости искрящейся воды.

Мне нравится слово «край».

А ещё бывает край лета. Это что-то между краем берега и волшебным краем. Место, откуда следует прыгать с весёлым гиканьем прямо в толщу залитых солнцем дней, полных алой вишни, яркой листвы и медового света. Я тут живу.

Меня зовут Томми Маккарти, мне двенадцать.

У нас с Чаком домик на берегу. Скорее даже хижина. Одна комната, стол и две кровати.

Хотя я пару раз обмолвился в школе, что у нас огромный загородный коттедж с бассейном и каменными львами. Неделю ходил гордый, а потом пришлось сознаться. Было стыдно.

Как только у меня начинаются каникулы, Чак берет что-то вроде отпуска, и мы едем сюда, к озеру, по крайней мере на месяц. Тут здорово.

Можно удить рыбу, запускать воздушного змея, ловить ящериц, да много чего… Главное, никто не заставляет ходить в церковь. То есть Чак мне не запрещает, я могу, если захочу, но я не хожу. Там скучно.