Ей очень нравился его отец. Надежный, добрый, теплый. Всегда хотелось иметь такого же, а досталось то, что досталось. Иногда она представляла себя его сестрой – жизнь в хорошей семье, в своем загородном доме. С нормальными, боже, какое приятное слово, родителями.
А не вот это всё…
Сама, всё сама, от и до.
Ему на двадцать первый день рождения подарили Ауди, а ей плюшевую собаку и две тысячи. О чем тут вообще можно говорить?
– Поговори со мной. – шепнула она.
– Боишься уснуть?
– Боюсь проснуться.
– Эк тебя, мать, на философию-то понесло. Ну давай поговорим. Почему ты сорвалась и поехала? Тебе завтра на работу вообще-то.
– Приятно быть нужной. У меня ведь почти никого не осталось. Только мать. Последние три года… Слишком многие ушли за последние три года. Слишком многих потеряла.
– И меня.
– Да, дорогой. И тебя. Но я не в обиде, честно. Просто, иногда так тошно становилось, хоть волком… А ты даже с фейсбука удалился. Мать на успокоительных сидела, а я просто держалась. Потом перестала. Но когда некого ждать, как-то и не ждется уже, и выживается.
– Чувствую себя предателем, когда ты так говоришь.
– Да, нет, все хорошо. Я бы раскисла. А дела кому-то нужно было тянуть. Вот я и тянула. Расскажи, как ты провел эти восемь лет?
– Ну, я женился. Сначала это было окей, а потом… потом как-то резко наскучило.
– Она не выдержала твоего перфекционизма? Помню-помню бутылки с мартини в холодильнике стояли по росту.
– Я ее не выдержал. Нудела, гундела… Сам конечно виноват. Она ребенка хотела, а я не мог ей этого дать. Не стоило ей жизнь портить.
– Так ты…?
– Нет, я просто не хочу. Зачем в это дерьмо еще и детей втягивать?
– Действительно, незачем. Чем еще занимался?
– Тушил лесные пожары в области, прыгал в карьер на тарзанке, был добровольцем в хосписе, путешествовал.
– Искал смысл?
– Типа того.
– Не нашел?
– Нет, но по крайней мере понял, что смерть – не лучший выход.
– Сколько тебе еще потребовалось попыток?
– Две.
– Ты что-то увидел там, за краем?
– И да, и нет. Давай спишем это на больное воображение умирающего от гипоксии мозга?
– Расскажешь?
– Не хотелось бы. Но расскажу. Меня как будто заперли в чулане и он начал сужаться, так странно и страшно. Нет тела, но что-то давит со всех сторон и понимаешь, что никуда не уйти. Понимаешь, то это навсегда. – его передернуло – Я теперь даже в лифте не езжу.
– А к мозгоправу не хочешь?
– Дались мне они. Вон отец сколько раз таскал– и в психушку и к частникам– без толку.
– Сменишь меня? Сейчас в город въедем. Сто лет тут не была, уже не знаю, где что и как.
– Давай.
Вышли оба. Толкнула в плечо.
– Я скучала.
– Тоже. Только давай без обнимашек.
– Опасаешься за честь и достоинство?
– Опасаюсь. Садись уже.
Погрузились.
Усталость брала свое, накатывала тяжелой волной и путала мысли. Вроде и не было этих восьми лет в молоко, вроде и молодые они, и бОрзые, и все дороги открыты и лежат у ног. Можно мечтать о великом будущем, стать например рок-звездой или великим ученым, или поехать добровольцем в горячую точку…
Только сухая кожа ладоней да здоровый, не подростковый уже пофигизм говорили о том, что это не так. Но размышлять об этом совсем не хотелось.
Город встретил их пустой, тихий, немой, бесшумный. Небо только начинало светлеть, когда он остановил машину у дома.
Вышел.
Позвонил.
Услышал шаги.
– Пап, мы приехали. Открывай!
Newerland newer more
Часть 1
Вэнди сорок.
На самом деле она, конечно, никакая не Вэнди, а обычная Галина Петровна, ну или Мария Ивановна. Но для автора она – одинокая девочка, однажды грустно покинувшая страну Нетинебудет. Она ушла оттуда потому, что выросла, потому, что устала как собака. Устала играть на два фронта, разрываться надвое, натрое, быть разбитой на множество осколков, каждый раз объяснять маленькой дочке, возвращаясь под утро, почему она опять не ночевала дома.
К черту! К черту этот гребанный Неверленд! Такой сладкий, запретный, манящий, где ты всегда молодая, яркая, умная, хитрая, сильная и почти мертвая. Летишь над землей, ходишь по лезвию, а снизу в тебя целятся и хотят сбить.
Сейчас усталая после тяжелого рабочего дня женщина, разменявшая уже четвертый десяток, уходит из своего унылого офиса и направляется домой, где ждет ее Дженни. Нет, конечно, на самом деле дочку зовут Настенька или Леночка, но… Ну, вы поняли.
Вэнди садится в кредитный оранжевый Порш, прогревает его, пытается завести и в сердцах бьет по рулю.