Они втроем курят за меня. Я – давно бросил.
В комнате где дымят целых три Шерлока Ватсону нет места.
Джон Ватсон – скромный небогатый военный врач. Просто одинокий человек, который при виде дерьма и крови особенным образом складывает губы, резко выдыхает, на секунду прикрывая глаза, а после закатывает рукава, надевает резиновые перчатки и берется за работу.
За любую, пусть даже самую грязную.
Стойкий оловянный солдатик, который до соплей пьет с полковником Мораном, на чем свет костерит британское правительство и прочее мироустройство.
Еще у меня есть комната людей икс. Осталась от юношеского увлечения комиксами. Росомаха, доктор Ксавье, Магнето, Феникс, Икс двадцать три. Уж кто-кто, а эти ребята точно знают что и физическую и душевную боль можно обратить во благо.
Росомаха и старый боксер Роки отправлялись со мной на пробежки.
Ксавье и Магнето – помогали с математикой и шахматами.
К Гэндальфу я приходил с философскими вопросами.
Просыпался ночью осознавая весь ужас собственной смертности, и шел к нему.
Он говорил, что да, жизнь конечна, что даже если ты белый маг, не всегда знаешь что там за краем, а еще он говорил, что смерть – последнее и самое загадочное путешествие.
Я верил ему.
Я почти ее не боюсь.
Двенадцатый улыбается и спрашивает.
– Едешь к Сереге?
Я отвечаю. Мысленно конечно. Что я дурак, сам с собой в трамвае разговаривать?
– Yes, sir!
– Не сэр, а доктор. The доктор.
– Yes, sir. Doctor, sir. Боже, какая лажа у меня в голове, доктор. Выпиши мне что-нибудь, чтобы прошло.
– Красную или синюю?
– Может сыграешь?
Двенадцатый жмет плечами, достает из-за спины гитару и наигрывает соло. Струны послушно дрожат. Умелые сухие пальцы держатся за гриф. Я прикрываю глаза, вслушиваясь в мелодию, звучащую в голове. Nothing else matters. Чуть не пропустил остановку.
– Приехали, доктор. Выходим. – Срываюсь с места, спрыгиваю с подножки, не оборачиваясь выхожу в проулок, знаю, он идет следом.
– Эй, а каково это не иметь имени? – Спрашиваю я.
– А как это иметь имя, равное сотням других? – Он поравнялся со мной и посмотрел из-под очков невидящими глазами. – И такую же жизнь.
Ускоряю шаг, еще два квартала, и будет нужный дом. Тридцатый по улице Матросской, белая кирпичная малоэтажка хрущевских времен.
Там живет Серега, в облупленной, требующей ремонта двушке, пропахшей… Чем пахнет старая квартира? Обойным клеем, закрутками на зиму, немного канифолью, стираным бельем и чем-то еще неуловимым.
Поднимаюсь по лестнице, вдавливаю пальцем затертую коричневую кнопку звонка. Дурацкий звук слышно аж на лестничной клетке.
– Ну Серега. Ну! Открывай давай!
Шлепки босых ног по линолеуму. Сергей Ипатьев, собственной персоной пошел проверять, кто стучится в его скромное жилище с утра пораньше, то есть ближе к обеду.
Перед моим носом распахнулась дверь.
– Ну Сере-е-ега! – Тяну я вместо приветствия, рассматривая этого деятельного товарища. – Ну! Как-так то?
Товарищ еле стоит на ногах после вчерашних возлияний. Несет от него безбожно.
– Мы ж договаривались.
– А-а-а-а… – Издает он нечленораздельный звук, переступая босыми ногами. Тощие волосатые конечности торчат из безразмерных полосатых труселей, доходящих ему чуть ли не до колена. Где вообще он взял эту дедушкину радость?
– Зайду? – Спрашиваю я вслух, чувствую что ко то теребит мою штанину. Это Пеппи, рыжая, в желтом хлопковом платье со сползающими гармошкой с ног разноцветными кхм… Это сложно назвать чулками, но пусть будут они.
– Пойдем отсюда. – Ее серые глаза смотрят серьезно и настойчиво. – Пойдем. Ты все равно от него ничего не добьешься.
– Я… – Серега собирается в кучу. – Я не один, извини.
Прощаюсь, сбегаю по лестнице, стараясь не даже мельком представлять себе любительницу крепкой выпивки и семейных трусов в полоску. Нет, нет, нет! Главное не думать об этом.
– Она наверное курит трубку и носит черные сетчатые колготки. – Задумчиво произносит Пеппи.
Мы идем по улице. Безветренность держит в янтаре время, наркотический аромат жасминов такой плотный, что я кажется даже могу его видеть.
– Моя бабушка курит трубку. – Задумчиво произносит известный козлобородый певец в розовых очках.
– Это же не твоя песня. – Фамильярно обращаюсь к нему на «ты». – Прекрати.
– Ну так запрети мне! – Он мурлычет что-то про музыку регги и продолжает петь о бабушке.