— Садитесь. Рассказывайте.
Рассказывал Алеша. Марина слушала с открытым ртом. Алеша, как мог, выгораживал меня. Получалось, будто я совершенно ни в чем, ни в чем не виноват. Вообще-то так почти и было. Но сейчас роль жертвы мне почему-то была не очень приятна.
— И у меня рыльце в пушку, чего уж там! — упрямо сказал я. — Мог бы закричать или в ухо дать Греке.
— В ухо? — не поверила Марина. — Ноу тебя же нет силы воли. Сам вчера признался.
— Почему ты решила, что я о себе говорил?
— Действительно. Вовсе он не о себе говорил, — поддержал Алеша. — Я сам думал, что он безвольный. А потом… Слушай дальше…
Алеша принялся рассказывать о ключах и теперь изображал меня таким героем, что я снова перебил его:
— Уж ты распишешь! Только орден мне осталось прицепить… В общем, так, Сапожкова, если хочешь помочь нам с Алешей, то одолжи, будь добра, краску. Я куплю потом и отдам.
— Купишь? Почему — ты?
— Действительно! Почему ты? — вслед за Мариной спросил Алеша.
— Разве мне краски жалко! — сказала Марина.
— В самом деле! — поддакнул Алеша. — Разве ей жалко?
— Нисколько не жалко. Когда пойдем перекрашивать? Сегодня?
— Сейчас, — сказал Алеша. — Чего ждать? Пока краска совсем засохнет?
— Тогда сейчас и пойдем! — Марина тряхнула косами. — Я возьму кисти. А ты, Леня, ножик возьми, краску счищать…
Вот как сразу закрутилось дело. И трех часов не прошло, с тех пор как утром я позвонил у дверей Греки, а сколько уже событий! Теперь мы шагаем к школе — я, Алеша и Марина. У Алеши в руке — тяжелая банка с краской.
Время от времени я украдкой оглядывался по сторонам. Вдруг Грека покажется? Надоело ему с головоломкой возиться — он и вышел на улицу. Вполне может оказаться у нас на пути. А хотя чего тут такого? Не боюсь я его… Не боюсь разве? Я и сам не мог толком ответить на это. Во всяком случае, будет лучше, если он ничего не будет знать.
Я покосился на Марину.
— Сапожкова, а ты умеешь держать язык за зубами?
— Я же сказал, — воскликнул Алеша, — она во какая надежная!
— Понимаешь, к чему это? — продолжал я. — Ни одна душа не должна знать о нашей тайне. Только мы втроем. И никто больше. А то можешь так подумать: «Ах, какой хулиган этот Грека! На собрании его надо обсудить, родителей в школу вызвать». А зачем это? Озлобится Грека, и все. Он такой.
— Да ты что расписываешься за меня! — с обидой сказала Марина. — Никому не собираюсь ничего рассказывать. Это же лучше, когда тайна. Интересней. Я так хорошо представляю себе: вот подходит Грека после каникул к нашему классу и весь дрожит от нетерпения. Ожидает, что там паника, крики, красный директор посреди класса и бледная, чуть живая Ирина Васильевна. А в классе — тишина и все парты как новенькие… Нет, Грекину парту я бы оставила грязной. Вернее, его половину парты.
Я и сам живо представил эту картину и засмеялся:
— На его парте живого места не осталось. Уж я постарался!
— Нельзя оставлять его парту грязной, — задумчиво заметил Алеша. — Он тебя может, Боря, заподозрить.
— А пускай. — Я небрежно плюнул на остренький гребень сугроба — Доказать-то все равно не сможет. Да и не боюсь его.
— Это правильно, — одобрил Алеша. — Бояться его нечего. В обиду не дадим.
Глава одиннадцатая, из которой читатель узнает, какая на меня была возложена трудная, опасная и почетная миссия
В школе готовились к празднику. Где-то стучали молотком, сверху, из актового зала, доносились звуки баяна и голоса хора.
На лестнице нам встретилась учительница старших классов. Она нисколько не удивилась, увидев нас, лишь сказала:
— Не опаздывайте, ребята, в зал проходите. Уже начали…
В зал, понятное дело, мы не пошли, а свернули в коридор и через минуту были у запертых дверей своего класса.
Все-таки я не напрасно назвал Алешу «великим мастером». Заниматься подгонкой ключа не пришлось — ключ точно подошел к замку.
Ничего для себя нового я не увидел. Но даже мне вид изуродованных парт показался ужасным. Страшно было подумать, какой бы разразился скандал, если бы через две недели вся эта картина предстала перед глазами ребят и учителей. Немедленно явились бы завуч, директор…
Наверное, об этом же думали сейчас и Алеша с Мариной.