— И лучше не могли сыскать мехов. Ни на Руси, ни в землях польских... — И тотчас пояснил: — Это стихи немецкого рыцаря Хартмана фон Ауэ... — И добавил, чтобы она не полагала его разумнее и ученее, чем он есть на деле: — Это из Маргаритиной книги...
Лицо девочки было задумчиво и серьезно, как будто он сказал нечто значимое, важное для нее. Она немного отвела взгляд и будто размышляла, стоя перед ним в своем драгоценном наряде. Она всякий раз являлась в новом платье, но сама не замечала пышности своей дорогой одежды. И платья и уборы она меняла не по своей воле. Ее одевали и раздевали и снова одевали, так надо было. Иной жизни она не знала...
Он сел на кресло и принялся расставлять на доске фигуры, как для начала игры. Он делал это просто для того, чтобы делать что-то. Стоять и молчать было бы неловко и тягостно. Она повернулась к нему и смотрела. Затем опустилась легко на другое кресло, против него. Он взял фигуру и сделал ход. Она склонила головку, внимательно посмотрела и передвинула фигуру со своей стороны... Если еще двигать фигуры, один из них выиграет, а другой проиграет. Или не выиграет и не проиграет никто, но все равно каждый будет стремиться к победе. Но разве они — противники?.. Так вдруг подумалось Андрею.
И она будто уловила и поняла его мысли. Глаза их встретились, лица озарились улыбками. Тонкая, еще детская ручка, рука девочки и быстрая, легкая и сильная юношеская рука протянулись одновременно и смешали фигуры на доске. Резные, позолоченные и посеребренные, фигуры падали и звонко ударялись о клетки доски...
Светлые зеленые блики странно, детски смешно и легко окрашивали юные лица...
— Спасибо тебе... — произнесла она детским нежным голосом... Кажется, это она впервые обратилась к нему, заговорила... — Спасибо тебе. Меня прежде не пускали на пиры и смотреть игры не пускали... — Она говорила об очень простом с такою серьезной задумчивостью... Они сидели друг против друга. Рука её снова протянулась, будто она решилась коснуться его щеки... или... его губ?.. Он почувствовал, как румянец горячит щеки... Ах, не надо этого румянца! Она сочтет его робким, неловким... Рука повисла над игральной доской с разбросанными фигурами и медленно легла на шелковую покривку...
— Андрей... — проговорила она задумчиво. — Андрей...
— Теперь твой Андрей! — Мальчишеским, резким и угловатым движением он ухватился за край столика обеими руками и подался к ней, чуть пригнувшись я вытянув шею. — Приказывай. Я все исполню... — И голос его сделался мальчишески глухим и нетерпеливым...
Она снова встала, но теперь совсем не боялась и сказала нежно и с этой мягкой уверенностью в себе:
— Нет, нет, не нужно ничего... У тебя такие красивые глаза...
Он не успел ни ответить, ни подняться ей навстречу. Она бросилась к двери, и мощный Даниил, вдруг показавшийся Андрею неуклюжим, уже удерживал ее узкие, тонкие плечики в голубом узорном шелке.
Андрей молча встал из-за стола игрального и стоял с опущенной головой, чуть присогнув правую ногу. Он готов был признать себя виновным, и неизмеримое благородство и достоинство озаряли облик юноши, почти мальчика...
От князя пахло вином. Он отпустил дочь, подошел к одному из столбцов беседки, ухватился одной рукой и был задумчив и думал не о них... Густым голосом ласково сказал он:
— Что же вы? Ступайте. Не бойтесь...
Но они не пошли вместе. Придерживая платье у пояска, девочка побежала в глубь зеленой беседки. Метнулись тонкие руки, дверь приоткрылась. И вот уже исчезла... Андрей поднялся на несколько ступенек. Та дверь, в которую он вошел сюда и Даниил вошел, была раскрыта... Андрей шел будто без памяти... Очнулся в самом начале сеней. Константин ждал его здесь. Хотел было оправдаться — ведь ни он, ни Маргарита не призывали князя. Константину пришлось отступить за колонну деревянную витую, спрятаться, когда князь внезапно вошел... Но едва взглянув на лицо Андрея, Константин понял, что не надо ни оправдываться, ни расспрашивать. И Андрей был рад этому дружескому пониманию. Они пошли на конный двор, горячили коней, размахивали истово мечами и копьями; после водили разгоряченных коней, прежде чем напоить; после смотрели, чисты ли подстилки, хорошо ли сено в кормушках... После вышли опять во двор, уже время к ужину шло. Константин закинул руку на плечи Андреевы и засвистел унгарскую песенку. Андрей улыбался как шальной и глядел на небо. А небо прямо перед ним раскинулось. И солнце садилось чисто. Заря вечерняя алая-алая была...