Подобно Александру, ярл Биргер не был грамотен, но если русский князь Александр уже понимал силу слова писаного, то правителю шведскому казалось маловажным, что там пишут и говорят. Пусть их треплют языками и скребут писалами! Стоит ли от этого впадать в отчаяние? Важно — победить! Ради своей победы можно пойти, решиться на все. А там будет ясно, чьи урезать болтливые языки и чьи руки обломать!..
Но Андрей казался таким бледным, таким сраженным, в таком отчаянии, что Биргер отпустил его и просил не огорчаться так...
Андрей спускался по ступеням вниз, в сени широкие... Голова кружилась... Оболган, опозорен в этом искривленном изначально мире... Смутно шевелилась в глубине сознания мысль о том, что ярл сочтет его поведение странным по меньшей мере. А какая выгода помогать странному изгнаннику, чудаку?..
На дворе ждал Василькович. Андрею было извест
но, что ближние его люди не одобряют его связь с Тиной. Потому Андрей заговорил сурово и немногословно, как должен говорить правитель со своими подданными...
— Доложи княгине хорошие вести о ее отце, — Андрей быстро сказал какие, — Дома не буду ныне. Утром ворочусь...
Василькович ничего не сказал в ответ, лишь голову почтительно наклонил. Андрей легко вскочил в седло, поехал к жилищу Изинбиргира. Знал: там найдет простую женскую ласку, доброту, уверенную в себе. Жалостных глаз и трепетных касаний, всего того, что могло ожидать его дома, в покоях жены, он сейчас не вынес бы совершенно...
Тина легко разговорила его и даже сумела на время успокоить; убедила с этой немыслимой женской логикой, которая не в словах, то есть не в смысле слов, а в самом звучании голоса, в поцелуях, в этом запахе женского тела и во всем прочем; и, стало быть, убедила своего возлюбленного в том, что еще все не так страшно и еще все поправится...
И, возможно, утром он бы воротился домой, как обещал Васильковичу, если бы не одна случайная встреча, лишившая его покоя настолько, что и любимая женщина уже не могла его успокоить...
После трапезы обеденной Тина предложила Андрею отправиться на прогулку. Они часто уезжали верхом довольно далеко. Привязывали коней к стволу какого- нибудь одиноко стоящего дерева и бродили какое-то время... И теперь она чувствовала, что ему потребно движение, чтобы он рассеялся хотя бы немного. Она понимала его мучения еще меньше, нежели ярл Биргер, но зато она понимала, что, если ее возлюбленный поедет верхом, ему полегчает...
Как обычно, они спешились и привязали коней.
— Пойдем по этой дороге, мы по ней еще ни разу не ходили... — Он указал на тропу, извилисто уводящую в глубь леса.
Ей не хотелось идти по этой тропе; она знала почему. Но сейчас нельзя было отговаривать его, она это знала и не хотела раздражать его. Однако ничего хорошего не ждала от этой тропы. Но боялась даже сказать: «Не надо, Андерс». Он не любил, когда его оберегали...
Они прошли уже довольно далеко в лес.
— Погляди, а там ведь живут... вон дымок... — Андрей указал на тонко расползающуюся струйку дыма.
— Там старуха живет, — неохотно заметила его спутница. — Иные колдуньей зовут ее, иные — пророчицей... — Она явно не хотела идти дальше.
Андрей тоже приостановился. Он знал, что дурно христианину встречаться с языческими волшебниками. Но внезапная мысль о матери кольнула. Анка покойная говорила что-то... его мать полагали ведуньей...
— Пойдем, — решительно сказал...
Землянка, обложенная ветками древесными, походила на шалаш. Лесная земля, крытая травой, опавшими листьями, обломившимися сучками, отвечала шуршанием и легким потрескиванием на шаги обутых ног...
Андрею почудилось, будто сгорбленную эту фигурку в темно-пестром одеянии и это страшное старушечье лицо, длинными волосами заросшее, и эти глазки блескучие безумные он уже видел прежде, видел давно, еще до своего рождения, до зачатия... Это не было возможно, а вот ощущение этого — было!..
Тина прикрывала лицо рукавом.
Старуха заговорила на каком-то странном и страшном по звучанию своему языке. И Андрей почему-то понимал... Она проклинала его... Но за что, за что?.. Будто сама жизнь, простая, действительная, грубая, предавала его проклятию за то, что он осмелился быть не таким простым, грубым, действительным... И за это колдунья сулила ему унижение страшнее смерти...
Страшнее смерти!.. Снова подумал с болью о приказе Александра, о летописании...
Тина взяла его за руку, и он пошел покорно. Тина тоже поняла, что слышала проклятия.