Дружина снаряжена была тайно. Однако трудно было утаиться от княгини Феодосии. Едва было погребено тело княжича Феодора, а уж новгородцы обвинили князя Ярослава в нарушении условий договорных. Невозможно было ему оставаться в Новгороде. И он собрался в свой верный Переяславль-Залесский. Феодосия тревожилась, потому что в Новгороде Ярослав решился оставить подростка Александра. Но едва потянулся княжеский поезд — вереница устланных плотными коврами саней, как догнали их Александр и воевода с дружиной. Снова проявили свою волю новгородцы. Не желал вольный город подчиняться княжеской власти...
Юная вдова ехала в одних санях со своей свекровью. Но та, озабоченная своими мыслями, не обращала внимания на девочку. Отлегло от сердца у княгини Феодосии: любимый старший сын ее покинул Новгород — мятежное это гнездо. Она размышляла о малой дружине, посланной тайно Ярославом в мордовские земли. Теперь земли те дань платят Юрию Всеволодовичу. Что замышляет деверь Юрий о маленьком Андрее? Она не сомневалась в том, что мальчик жив. Но кто прячет его? Юрий? Да, этот мальчик может пригодиться Юрию... Зачем же? Накинуть узду на Ярослава? Странно, как любит Ярослав этого никогда им не виданного наследника. Сын любимой!.. Феодосия сжала красивые губы. Вот такая бессмысленная любовь и нарушает все замыслы, и заставляет проливать кровь открыто... Нет, не Юрий, она чувствует... В той малой тайной дружине — четверо ее верных людей... Ах, если бы тогда, едва родился, подкупить кого... Далекий терем в мордовских землях, одна капля ядовитого зелья... Много ли надо младенцу... Не сумела тогда, не изловчилась... Теперь — другое... Теперь — отыскать мальчика, и чтобы на глазах был... Живой нужен теперь... Узда на Ярославовы помыслы! Он предался бессмысленной любви; он ее, свою венчанную, никогда не любил такой любовью! Что ж, пусть будет у него на глазах напоминание живое. И всегда можно будет ему сказать: «Уступи, иначе Андрею будет грозить опасность...» Пусть платит за то, что предался нерасчетливой этой любви! А ей, дочери родича своего, одного с ним, Рюрикова, корня, ей он любви такой не дал! Обделил ее, венчанную свою! О, пусть платит!..
Вдоль придорожных всхолмившихся снегов поземка взметнулась. Сильными руками в плотных рукавах бобровой шубы княгиня обняла невестку... О-о! Разве она так зла и коварна, разве не может чувствовать жалость, разве не бывает справедливой и доброй?.. Разве не достойна она той, странной, нерасчетливой любви?.. О-о!..
...Его несли на руках, тепло укутав. Завернули с головой. Ничего не было видно. Было темно. Овчина крепко пахла. Он чувствовал, что несет его совсем чужой человек. Сердечко колотилось, глаза набухали слезами. Где Анка, где брат, где старая бабка? Он тревожился о них, потому что они как бы принадлежали ему, но и потому что они были сами по себе, сами для себя. С ними могло случиться что-то плохое. А он так не хотел, чтобы с ними случилось плохое!..
Сделалось жарко всему телу, заболела голова, ныл затылок. Он теперь лежал в тепле овчинном. Лучина светила смутно совсем. Узнал Анкины руки и пытался успокоиться, но боль мучительная не давала успокоиться. Анка поила его горячей сладкой водой из деревянной чашки, заваривала сухую малину... Горло болело. После он сделался весь мокрый от пота. После мутило и была слабость... Как выздоровел — не помнил. Но уже не было зимы. Было почти совсем тепло. Ветки деревьев покрылись темными почками. Листьев не было. Сквозь ветки придорожных деревьев было видно голубое небо. Оно было такое, как будто совсем новое.
Они все ехали на телеге, на соломе колкой. Дорога была ухабистая, подбрасывало. Ехали — Андрей, Анка и брат. Большой воин умер, Андрей знал. Брат сказал шепотом, что и старая бабка умерла.
— Ее убили... — прошептал, как что-то запретное.
— Ты видел? — прошептал ему на ухо Андрей.
— Нет! — Брат замотал головой и — как запретное — шепнул Андрею совсем в ухо щекотно: — Они тебя хотели убить!..
Андрей больше не стал спрашивать, сам не знал почему. Ему стало страшно каким-то новым странным страхом. Он подумал, что не должно быть так, ему не должно быть страшно...
Слезли с телеги и пошли в деревню. И Андрей вдруг подумал, что в других местах люди, наверное, живут занятнее, чем он жил. Но теперь ему занятнее, ведь он едет куда-то.
Пили парное густое молоко. Ели ржаной хлеб. Спали на соломе, а за стенкой тонкой жевала и вздыхала шумно корова.
Утром Анка принесла питье светлое и велела ему выпить, сказала, что это березовый сок, пусть Андрей выпьет, окрепнет скорее. Он выпил. Было кисленько, терпко...