Наутро Андрей проснулся успокоенный, с облегченной душой. Король снова принял его, выслушал его историю и сказал, что хотя и не может оказать ему действенную помощь, однако рад видеть его гостем при своем дворе. И Андрей прожил три дня в столице Вольдемара, и тот подарил изгнанника богатыми подарками. А помощи Андрей и не ждал. Уже и ни от кого, пожалуй, А самыми дорогими для Андрея подарками были несколько латинских книг, поднесенных ему Саксоном Грамматиком. И на прощание Саксон Длинный, исповедник датского короля, вот что говорил русскому конунгу;
— Правда твоя, мир искривился. Неведомая третья сила, власть над всеми, явилась в искривленном этом мире. Брат родной старший обманул, оклеветал и предал. И клевету свою о тебе желает передать в века. Но поверь мне, старику, сыщется голос и скажет слово в твою защиту! А слово — оно и есть слово! В слове этом защитном оживешь, тебя пожалеют и полюбят... — И он обнял юношу...
И отпустили Андрея с честью...
Год смерти Саксона Грамматика в точности неизвестен. Называют произвольно различные даты — от 1208-го до 1220-го. Но каким образом тогда Андрей Ярославич мог встречаться с ним в начале пятидесятых годов XIII столетия? Однако сообщение о поездке «конунга Андерса» в датские земли, о его встрече с королем и беседе с королевским исповедником, которого Андрей Ярославич поразил своей ученостью, имеется в первом, парижском издании «Деяний датчан» 1514 года, осуществленном Кристьерном Педерсеном...
Дочь короля Богемии прибыла в Данию в самом начале XIII века. Карта Клаудиуса Клавуса начерчена была где-то в середине сороковых годов того же столетия...
Андрея проводили к ярлу Биргеру с таким почетом, будто он важное что-то сотворил. Подарки Андрей приказал отнести в свой дом, а самого его тотчас позвали в замок, где из беседы с ним Биргер понял то же самое, что из письма датского короля, писанного исповедником Саксоном Грамматиком, — никаких потайных намерений и злоумышлений против ярла «маленький конунг» не имел, а просто, сраженный дурными вестями из своих родных земель, пустился наугад, чтобы душу всполошенную угомонить... Но человек, способный на такие внезапные странные поступки, представлялся Биргеру даже более опасным и неудобным, нежели заядлый интриган и устроитель разных козней. Однако священник Энсиас, исправлявший при ярле нечто вроде должности письмоводителя, поскольку знал грамоте, полагал, что пребывание Андрея в королевстве еще принесет свою пользу...
Андрей понимал, что после своего такого странного исчезновения и внезапного возвращения он обязан повидать жену. Он не хотел ее видеть, не хотел видеть ее жалостные глаза и терпеть это нарочитое, по его мнению, нежелание делать ему упреки и эти робкие попытки приласкать его... Но как избежать встречи — не знал... И тут ближние его люди оказали ему услугу. Константин, Алексия и Василькович просто-напросто набросились на него, говорили о болезни Марины и наперебой упрекали его в отсутствии у него «христианской совести», как они все выражались... Андрей в ответ молчал. И в конце концов замолчали и они.
— Здорова ли княгиня сейчас? — сухо спросил Андрей.
Константин понял, что Андрей в очередной раз пытается говорить с ними, как правитель со своими дурными подданными. И он действительно был правителем, конунгом, пусть и в изгнании.
— Да, — коротко отвечал сын дворского, — ей легче...
— Я рад ее здоровью. — Он обернулся к Петру, давнему своему слуге. — Возьми привезенные книги и то-то и то-то из моей одежды, и то-то и то-то из подарков привезенных. Отнесешь сам знаешь куда. И скажи там, что я сейчас буду!..
Петр кинулся исполнять повеление, он князя не судил и не пытался наставить на путь истинный...
От своей возлюбленной Андрей узнал одну приятную для себя новость и теперь появлялся домой крайне редко, заглядывал в свои покои, делал какие-то распоряжения по домохозяйству и тотчас уходил. Жены не видал. А в доме старого Изинбиргира не видал Хайнриха, который не выходил к Андрею...