Дыхание великих сражений охватывало всех, и каждому юнцу уже мерещились на плечах солдатские погоны, и каждая девчурка уже видела себя солдаткой с детьми на руках, но это могло быть только завтра, а сегодня, пока еще не поздно, нужно было найти своего суженого, нужно было взять от жизни то, что еще можно было брать, и для того чтобы найти друг друга, для того чтобы потерять друг друга, что ни вечер молодежь набивалась в сельском клубе.
Вечера выдавались разные. Случались тихие, разумные, задушевные, оседавшие потом в памяти легко и светло, как песня. Бывали вечера смурные, суетливые, нервозные, которые временами переходили в открытую ссору, а то и в драку, иногда даже со стрельбой, потому что гости, принадлежавшие к разным родам войск, если удавалось раздобыть достаточное количество самогона, начинали вдруг выяснять отношения меж собой на глазах гражданского населения.
Русанда, как и всякая другая девушка, подозревала себя в диком невезении и, договорившись с парнем, потом целый день терзалась всякими предчувствиями. А вдруг выведут ее в свет в такой вот шумный, скандальный вечер — господи, это же станет плохой приметой на всю жизнь! К ее несчастью, в тот день по селу проехали какие-то машины с солдатами, и трусливый старик наверняка уже смотался из дому. Под вечер, однако, парни подналегли на Икимаша, а старый Дэнуцэ отказать Икимашу был не в силах, и вот он уже в клубе, в уголке, встревоженный, перепуганный, настраивает, настраивает и никак не настроит свою скрипочку.
Но нет, еще ничего не потеряно! Взметнулся смычок, стало радостно, светло, и где-то там впереди счастье было очень даже возможно! О, эти наши древние мелодии, чего они только не перевидали на своем веку! Вечер складывался на удивление, но к полуночи оказалось, что один из гулявших в клубе морячков умеет танцевать только под мелодию «Катюши», а танцевать ему хотелось до смерти. Старик сказал, что он слов не знает, а когда не знает слов, то у него и мелодия не получается. Моряк разодрал рубашку на груди и показал старику полосатую тельняшку. Старик, догадавшийся, что следует после того, как моряки показывают тельняшку, принялся упаковывать свою скрипку. Икимаш до того восторженно относился к морскому флоту, что ему казалась невыносимой сама жизнь, если село Валя Рэзешь ударит лицом в грязь. Зажав старика в угол, он в какой-то лихорадке принялся ему напевать на ухо «Катюшу», может, этот старый хрыч на склоне лет усвоит еще одну песню и привяжет ее к своему клубку излюбленных мелодий.
Бедный Икимаш — хоть и снайпер, и герой войны, и хороший в общем парень, но русский так и не выучил за эти полгода. Петь он никогда не был мастак, а теперь, после контузии, безбожно перевирал и слова и мелодию. Моряку показалось, что над ним измываются, и он стал засучивать рукава. Икимаш ответил на это движение флота новым рвением. Комичность ситуации буквально распирала всех, но, тактичные, а может со страху, ребята прятали глаза, отворачивались, пока вдруг молоденький девичий голосок не рассыпался серебряным колокольчиком по всему клубу.
Икимаш вздрогнул, точно кто-то нанес ему удар в спину, и умолк. Стало быть, он за них горой, а они в ответ смешки?! Оставив старика, он направился в тот угол, где стояли, сбившись в кучу, земляки, чтобы найти ту пересмешницу, ту отпетую дуреху… Он шел, а тем временем лицо становилось земляного цвета, губы синели, начали дрожать… В конце концов ему удалось ее отыскать в толпе, но каждый раз, когда он вот-вот должен был ее ухватить, перед ним вдруг вырастала фигура Георге. Болезнь, с другой стороны, сжимала его в свои железные клещи и, крикнув: «Смерть немецким оккупантам!», он с грохотом свалился на пол.
В полночь луна ушла за тучи, потонула в том темном царстве; темень и холод опустились над селом. Русанда шла молча, чуть отстав, и молилась про себя — лишь бы добраться им домой целыми и невредимыми. Большего ей в жизни не надо. Георге вдруг стало жалко ее — господи, куда ей, этому птенчику, в этом бурном, неспокойном мире! Обнял ее на ходу за плечи, она вздрогнула.
— Тебе холодно?
— Нет, но неудобно как-то.
— Отчего неудобно-то?
— Да как тут скажешь…
Было неудобно, что навязалась парню и он вывел ее в свет в такой на редкость неудачный вечер; неудобно ей было за старого скрипача, который был учеником всего один раз в жизни, а больше никакие песни к нему не шли; неудобно ей было за Икимаша, которого обстоятельства заставили петь, когда ему меньше всего в жизни петь хотелось; наконец, неудобно было за все те молодые души, которые с такими надеждами собрались в тот вечер и разошлись такими разочарованными.