— Вы долго пробудете в Париже?
— Определенных планов у меня нет. Разрешите, я закажу шампанского?
— Если вы их потом остановите. Не позволяйте себя надувать, как будто вы какой-то аргентинец.
Вот так это все началось.
Тод Джонсон был идеальный молодой американец — высокий, волосы ежиком, голубоглазый, хорошо одетый, с хорошим, по принятым стандартам, образованием. Отец его, X. У. Джонсон, яичный король из Петалумы, Калифорния, был известным обладателем белых леггорнов, в количестве тридцати миллионов двухсот штук. Еще более удачным можно считать то, что X. У. выбился из бедняков и создал свое куриное королевство благодаря собственным усилиям.
Как вы сами убедитесь, Тод Джонсон, будучи очень богат, ничуть не страдал от своей родословной. После шестимесячного пребывания в Европе, имевшего целью встряхнуться, ему предстояло вернуться в родную Петалуму, начать куриное дело с самого низу и, в конце концов, поднявшись на самый верх, перенять его у отца.
Лишь после нескольких встреч с Клотильдой он поведал ей о своем отце и куриной империи. А Клотильда к тому моменту до такой степени горела и таяла от любви, что забыла познакомить его с их семейными событиями. Клотильда-романистка, суетная девица, коммунистка, принцесса, перестала существовать. В свои двадцать лет она втюрилась, как пятнадцатилетняя девчонка. Она только и делала, что вздыхала, в животе у нее не проходило неприятное ощущение тяжести, и она впала в такое безразличное, отсутствующее состояние, что мадам решила применить старое простонародное средство, которое, правда, уложило дочь в постель, но зато избавило от необходимости звать психиатра. Чтобы оправиться после этого жестокого средства, телу Клотильды с такой силой пришлось бороться за свое выздоровление, что душе предоставили справляться самой. И душа, как это бывает в таких случаях, справилась вполне успешно. Любовь осталась, зато Клотильда получила опять возможность нормально дышать.
В 19.. году все американские рекламные агентства оказались чудовищно загружены. ББД&О были по макушку заняты переписыванием Конституции Соединенных Штатов, а также поисками рынка сбыта для нового понтонного гольфмобиля. Райкер, Данлап, Ходжсон и партнеры взялись бы за французскую работу осенью, но сейчас никак не могли снять своих ведущих сотрудников с рекламы «нудент» — средства для выращивания зубов.
Товарищество Мерчисон занималось трансатлантическим нефтепроводом. В прессе он назывался ТАНП и представлял собой двадцатичетырехдюймовую магистраль, проходящую под океаном из Саудовской Аравии в Нью-Джерси. Каждые 50 миль на протяжении всего пути были отмечены нефтекачалками. Все бы ничего, если бы не постоянное вмешательство сенатора Бангера, демократа из Нью-Мехико, который то и дело приставал с вопросом — почему персонал и материалы армии и флота используются частной корпорацией? Товариществу Мерчисон предстояло провести в Вашингтоне почти всю весну и лето.
Будь у любого из этих агентств развязаны руки, коронация французского короля прошла бы значительно глаже.
Кто мог бы описать всю драматичность, пышность и великолепие, а также, увы, неразбериху во время коронации в Реймсе 15 июля? Количество слов в газетных сообщениях достигало нескольких миллионов. Цветные фотографии заполняли первую страницу всех газет с тиражом свыше 20 тысяч.
На первой странице нью-йоркской «Дейли ньюс» красовался заголовок, составленный из букв четырехдюймовой высоты: «Лягушатники коронуют Пипа».
Все видные журналисты и комментаторы Америки присутствовали на коронации.
Конрад Хилтон воспользовался случаем и открыл в Версале отель «Хилтон».
Заранее были раскуплены биографии всех французских аристократов.
Луэлла Парсонс поместила на первой полосе вопрос: «Приедет ли Клотильда в Голливуд?».
Читателю стоило бы посмотреть старые выпуски газет с отчетами о великом дне в Реймсе и Париже: собор, набитый битком до самых дверей, выкрики билетных спекулянтов, прилавки с керамикой, миниатюрные сувенирные гильотины.
Сама коронация явила собой торжество беспорядка. В последнюю минуту выяснилось, что не позаботились о лошадях для королевского экипажа. Этот пробел восполнили скотобойни Парижа, хотя этот их жест оставил некоторые районы города на три дня без мяса. Мисс Франция в виде Жанны д’Арк стояла возле трона со знаменем в одной руке и обнаженным мечом в другой, пока наконец от жары и веса доспехов не потеряла сознания. С металлическим грохотом кухонной утвари она рухнула на пол во время королевской присяги. Ее проворно подняли шестеро служителей алтаря и прислонили к готической колонне, где она и стояла, всеми забытая, до позднего вечера.