— Вообще-то нет, но сидел так близко от его кларнета, что мне прямо ухо сплющило.
— Какое счастье, — сказал король. — У меня есть запись его концерта в Карнеги-холл.
— Вообще-то, я любитель авангардистского джаза, — добавил Тод.
— И в каком-то смысле вы правы, — одобрил Пипин. — Это направление — добротное, творческое, но согласитесь, мсье принц, ведь Гудмен классик, во всяком случае, когда ему удается попасть в струю.
— Послушайте, — заметил Тод, — вы здорово говорите для…
Пипин хихикнул.
— Вы хотели сказать «для короля» или «для лягушатника»?
— Да, а как насчет короля? — вспомнил Тод. — Вы не морочите мне голову, сэр?
— Нет, я действительно король Франции. Но не я выбирал себе эту профессию.
— Король! Как бы не так!
— А вот так!
Где вы научились такому английскому, сэр?
— Я несколько лет подряд подписывался на «Даунбит», знаете такой журнал, который пишет о современном джазе.
— Тогда понятно, — Тод обернулся к Клотильде. — Беби, он мне жутко нравится. Он у тебя молоток.
Дядя Шарль откашлялся.
— Не желает ли мсье Тод посмотреть картины, о которых я говорил? Их, очевидно, прятали во время французской оккупации. Две из них приписывают кисти Буше.
— Что значит — приписывают? — осведомился Тод. — Они разве не подписаны?
— В том-то и дело, что нет. Но есть множество примет — краски, техника мазка…
— Я выскажусь откровенно, — сказал Тод. — Я думал купить подарок отцу. Понимаете, мне охота подольше не браться за фамильный бизнес. А для этого придется попросить у отца денег. Вот я и подумал, а может быть, хороший подарок умаслит его немного. Провести мне его не удастся, он сразу смекнет, к чему я клоню. Но, может, и не будет брыкаться. Он не против, если его дурачат, только он должен знать об этом.
— Эти картины… — начал дядя Шарль.
— Вы сказали — Буше. Я его припоминаю из курса «Введение в искусствоведение». Предположим, я куплю Буше без подписи. Знаете, что будет? Отец пригласит эксперта, он шагу без них не ступит. И, предположим, этот Буше — подделка. Понимаете, в каком я окажусь положении? Как будто я сознательно хотел облапошить родного отца.
— А подпись спасла бы положение?
— Возможно. Но не наверняка. Отец у меня не пентюх.
— Тогда лучше посмотреть что-нибудь другое, — предложил дядя Шарль. — Я знаю, где достать очень славного Матисса с подписью. Есть еще «Женская головка» Руо, просто великолепная. А может быть, вам хочется посмотреть несметное количество картин Паскена? Он скоро будет в большой цене.
— Мне хочется посмотреть всё, — ответил Тод. — Кролик говорит, у вас что-то не ладится с мартини?
— Да, вкус не совсем тот, что у вас.
— А вы достаточно кладете льда? Маккриндлер говорил мне, что хороший мартини только холодный. Давайте я вам смешаю порцию. Вы тоже выпьете, сэр?
— Спасибо. Мне бы хотелось поговорить с вами о вашем отце, короле.
— Яичном короле.
— Ну да. Давно он этим занимается?
— Со времен депрессии. Тогда он дошел до черты падения, а потом пошел в гору. Это было еще до моего рождения.
— Значит, он создавал свое королевство постепенно, в процессе жизни?
— Можно и так сказать, сэр. В его деле равных ему нет.
— И все это во владении вашего отца?
— Нет, владеет этим корпорация, но это примерно одно и то же, если контрольный пакет принадлежит вам.
— Мой юный друг, я надеюсь, вы навестите меня, и как можно скорее. Мне не терпится обсудить с вами королевские дела.
— Где вы живете, сэр? Кролик мне ни за что не хотела сказать. Я уж решил, что она стыдится.
— Не исключаю. Я живу в Версальском дворце.
— Вот так номер! — воскликнул Тод. — То-то будет скандал, когда мой старик узнает!
Будто знаменуя возвращение короля на трон, во Франции воцарилось благодатное лето — теплое, но не жаркое, прохладное, но не холодное.
Летние ливни дождались, пока цветки винограда обменяются пыльцой и дадут плотные гроздья, а тогда уже нежная влага поторопила рост. Земля даровала сладость, а теплый воздух — благородство вкуса. Еще не созрела ни одна виноградина, а все почувствовали, что, если природа не устроит какой-нибудь каверзы, год обещает быть урожайным, из тех, каких не упомнят старики с той поры, как они были молодыми.
И пшеничные колосья тоже были полные и желтые. Масло приобрело неземную нежность благодаря особенно сочной траве. Трюфеля теснились под землей. Гуси до отвала набивали себе зоб, печенка у них чуть не лопалась. Фермеры, как водится, жаловались, но даже жалобы их носили жизнерадостный оттенок.