— Похоже на пошлую шутку! — возражает он.
— В чем-то ты прав, но я написал это печатными буквами. Представь себе это в мягком курсиве, почти что женском. Быть может, даже в круглых скобках. — Я добавляю скобки, правда с печатными буквами они не работают. Но будут. Это просто то, что я знаю, потому что я это вижу. — Теперь, представляя это, задумайся о фотографии, на которой изображен большой, крепкий парень. В приспущенных джинсах, обнажающих верх его нижнего белья. И, допустим, в свитере с обрезанными рукавами. Представь его с измазанными и испачканными банками.
— Банками?
— Бицепсами. И он стоит возле масл-кара с поднятым капотом. Ну что, это все еще пошлая шутка?
— Я… я не знаю.
— Я тоже не знаю, так, чтобы точно, но моя интуиция подсказывает мне, что это прокатит. Правда, не совсем так, как оно есть. Надпись по-прежнему не работает, тут ты прав, а работать она должна, потому что это основа телевизионных и интернет-реклам. Поэтому поиграйся с ней. Заставь ее работать. Только помни ключевое слово…
Ни с того ни с сего, без всякой на то причины, я понимаю, откуда взялась остальная часть этого чертового сна.
— Брэд?
— Ключевое слово — жестко, — говорю я. — Потому что мужчина… когда что-то не работает — его конец, его план, его жизнь — он жестко воспринимает это. Он не хочет отступаться. Он помнит, как все когда-то было, и он хочет пережить это вновь.
«Да», думаю я. «Да, хочет».
Билли ухмыляется.
— Я бы и не подумал.
Я выдавливаю из себя улыбку. Меня одолевает чувство жуткой тяжести, как будто к уголкам моих губ привязаны грузики. Внезапно, я чувствую себя словно опять в плохом сне. Потому что возле меня есть что-то, на что я не хочу смотреть. Вот только это не осознанный сон, который я могу прервать. Это осознанная реальность.
После того, как Билли уходит, я спускаюсь в туалет. Времени десять часов, и большинство ребят в офисе уже «выгрузили» свой утренний кофе и «загружают» его еще в нашей небольшой кафешке, поэтому туалет целиком в моем распоряжении. Я спускаю штаны, чтобы, если кто-то заскочит и случаем заглянет под дверь, не подумали, что я причудливый, однако единственное за чем я пришел сюда — это подумать. Или вспомнить.
Спустя четыре года после того, как я устроился в «Эндрюз-Слэттери», на моем столе оказался заказ на рекламу обезболивающего средства «Фасприн». За эти годы у меня было несколько особенных реклам, несколько прорывов, и этот был первым. Все произошло быстро. Я открыл коробку с образцом, вынул баночку, и основа всей кампании — то, что рекламщики иногда называют сердцевиной — мгновенно пришла мне в голову. Разумеется, я немного подурачился с ней — лучше не показывать, что все было слишком уж легко — и затем составил рекламу. Эллен помогала. Это было как раз после того, как мы узнали, что она бесплодна. На это как-то повлиял медикамент, который ей давали, когда у нее в детстве была ревматическая лихорадка. Она была достаточно подавлена. Помощь с рекламой «Фасприна» отвлекла ее от этих мыслей, и она действительно посвятила себя этому целиком.
Тогда еще всем заправлял Эл Эндрюз, и именно ему я относил рекламы. Помню, как сидел напротив его стола в «кресле-потелке», с сердцем в пятках, в то время как он медленно листал подготовленные нами рекламные объявления. Когда он наконец положил их и поднял свою лохматую старую голову, чтобы взглянуть на меня, пауза, казалось, тянулась по меньшей мере час. Затем он сказал:
— Хорошие объявления, Брэдли. Даже лучше, чем просто хорошие — прекрасные. Встречаемся с клиентом завтра днем. Презентацию проводишь ты.
Я провел презентацию, и когда вице-президент «Дуган Драг» увидел фотографию молодой работницы с выглядывающей из-под закатанного рукава баночкой «Фасприн», ему безумно понравилось. Кампания подняла «Фасприн» до уровня больших шишек — Байер, Анацин, Бафферин — и к концу года мы занимались уже всеми заказами «Дуган». Счета? Семь цифр. К тому же, не самые низкие семь цифр. Свой бонус я потратил на то, чтобы полететь с Эллен в Нассау на десять дней. Мы вылетели из аэропорта Кеннеди льющим дождь утром, и я все еще помню, как она рассмеялась и сказала «поцелуй меня, красавчик», когда самолет пробился сквозь тучи и салон залило солнечным светом. И я поцеловал ее, и парочка в другом конце ряда — мы летели бизнес-классом — зааплодировала.
Это было лучшее. Худшее произошло спустя пол часа, когда я повернулся к ней и на мгновение подумал, что она мертва. Все потому что она так спала, с закинутой на плечо головой, открытым ртом и почти что липнущими к окну волосами. Она была молода, мы оба были молоды, однако мысль о внезапной смерти, в случае Эллен, имела жуткую вероятность.