4.
В такси, когда водитель спросил адрес, мы с Ваней неуверенно посмотрели друг на друга.
- Ты где живешь? – Поглаживая мое колено, спросил он тихим, рокочущим голосом, и внутри у меня все сладко заныло.
- На Барона, это в пяти минутах.
- Отлично, - выдохнул он мне в губы. – К тебе гораздо ближе.
Не колеблясь, я назвала адрес. Время полетело с удвоенной скоростью и замедлилось одновременно. Мы не могли успокоиться всю дорогу до квартиры – ни в машине, ни в подъезде. Едва захлопнулась входная дверь и щелкнул замок, словно безумные, кружили и путались, срывая друг с друга одежду и оставляя на коже влажные следы поцелуев. Со мной такого никогда не было и это было волшебно.
Мы горели и таяли, пока луна бледным привидением неторопливо скользила по небу, а на горизонте, в утреннем мареве, таяли звезды.
А утром он заставил меня пожалеть о каждом моем слове, прикосновении и вздохе с того момента, как мы повстречались в, пронизанном ароматами осени и праздника, баре.
Со мной такого еще никогда не было и, надеюсь, больше никогда не будет.
Я проснулась от звука льющейся в душе воды. Открыла глаза, огляделась и сладко потянулась, вспоминая прошедшую ночь. Протянула руку за мобильным телефоном, лежащим на прикроватной тумбочке, чтобы проверить который час, и случайно сбила Ванин бумажник. Он глухо шмякнулся об пол и раздался тихий металлический звон. Без какой-либо задней мысли, я перегнулась через край кровати, и посмотрела вниз. Там, на дне бездны моей глупости, лежал раскрывшейся бумажник с вложенной в прозрачный кармашек фотографией курчавого карапуза с Ваниными небесно-синими глазами и ямочками на щеках, и тонкий ободок золотого кольца. Видимо, Ваня спрятал его в кармашек, когда мы вчера встретились.
Сон прошел мгновенно, желудок скрутило холодным узлом, и я почувствовала, как к горлу подступает тошнота.
Он женат.
«Ну, разумеется, глупая ты корова!» - истерично возопила моя треклятая совесть. – «Ты же так торопилась скинуть с себя всю одежду и придаться воспоминаниям, что ни о чем его не спросила! А вы взрослые теперь, жизнь не стоит на месте и люди меняются. Так что поделом!»
Это было плохой, ужасной идеей. И я сама во всем виновата. Правда, осознание собственной вины не принесло облегчения, только боль стальным обручем сжала голову. Я почувствовала себя больной от злости, и замаранной.
Вода в душе смолкала, пара минут тишины, а затем звук босых ступней по паркету. Когда Ваня зашел, я так и сидела на краю кровати, свесив окоченевшие ноги и небрежно прикрывшись простыней.
Скандалить не хотелось. Я не столько сердилась на Ваню, сколько на себя. Со мной так вечно: сначала сделаю, а потом как будто наблюдаю со стороны за размерами развернувшейся катастрофы. Вчера вечером я все сама себе придумала: и что он все еще помнит меня, и что из этой одной, короткой встречи можно построить целую жизнь, если только броситься в омут с головой. Сама воскресила в душе и сердце образ первой любви, и решила что Ваня – тот самый принц, который, с мечом наперевес, вновь спасет мое глупое девичье сердце. Вот только Ваня не принц, Тёма не дракон, а я глупая дуреха с ПМС, а никакая ни принцесса.
Я сентиментальна и излишне эмоциональна. И я об этом знаю. По этой причине малознакомым людям иногда сложно меня понять – я всему придаю эмоциональную подоплеку. Для меня у всех поступков существует сентиментальное обоснование: к примеру, мне гораздо важнее кто подарил мне, скажем, кружку – по какому случаю, с какими пожеланиями, - а не то, удобно ли из нее пить в принципе. Раньше я обижалась, потому что мне казалось, что все люди должны так чувствовать. У меня ушло много лет и слез, дабы понять, что это совсем даже не так. Иногда, кружка – это просто кружка. А секс – это просто секс…
Не оборачиваясь, я протянула Ване его бумажник с, прижатым сверху, обручальным кольцом.
- Пожалуй, тебе стоит уйти, - сказала я, а сама удивилась, каким спокойным и равнодушным был мой голос.
Он молчал с минуту, оставаясь неподвижным, но я спиной чувствовала его взгляд. Потом Ваня сказал, неожиданно твердо, с нотами злости:
- Все не так.
- Ох, избавь меня от этого! – Воскликнула я, чувствуя, как слезы подбираются к глазам.
Ваня вырвал из моих онемевших пальцев свой бумажник и яростно швырнул его на одеяло. Обошел кровать и, присев на корточки, замер передо мной. Когда наши взгляды встретились, он тяжело вздохнул и потянулся было ко мне, но я отпрянула, вздрогнув от внезапного приступа гадливости.
- Я хотел тебе сказать, правда. Но… как-то к слову не пришлось.