Итак, требуется также исторически удовлетворительное объяснение того, почему значение Петра не только в пределах круга учеников и в иудейской Палестине или же позднее в прилегающей Сирии с ее крупной еврейской диаспорой {92}, но и для всей церкви вплоть до самого Рима, стало столь велико, что смогло сохраниться и в последующие века. О том, каким оно было, свидетельствуют не только Евангелия, Деяния Апостолов, Первое послание Климента Римского, Игнатий и богатая псевдоэпиграфическая литература, приписанная Петру, начиная с Первого послания Петра {93}, но и наиболее ранний из известных нам авторов Павел, который называет Кифу/Петра так часто, как всех остальных представителей первоцеркви, не относившихся к кругу его собственных сотрудников, вместе взятых ― в общей сложности 10 раз {94}.
У. Луц справедливо ставит вопрос: «Почему именно Петр стал основной апостольской фигурой церкви?» {95} ― и отвечает, что это произошло ― с точки зрения послеапостольской эпохи ― «ввиду его тесной связи с Иисусом» {96}. Конечно, нельзя сказать, что этот ответ неверен, но достаточно ли такого объяснения? Разве другие ученики не были призваны Иисусом точно так же, как и Петр? Об этом говорит поправка четвертого евангелиста, который хочет еще сильнее связать с Иисусом любимого ученика, но и он не в состоянии отрицать особого авторитета Петра, ведь не анонимный любимый ученик, а тот, кто прежде отрекся от Иисуса, трижды слышит повеление Воскресшего: «Паси агнцев моих» {97}. В Ин именно Петр преодолевает своим исповеданием кризис, возникший в кругу учеников {98}, и только ему предсказывается мученическая смерть, казнь через распятие вслед за Иисусом {99}. Остается открытым вопрос: почему именно в послеапостольскую эпоху Петр ставился так близко к Иисусу и выделялся из числа других учеников?
П. Лампе также заимствует слова У. Луца об «основной апостольской фигуре»: «Для Мф П[етр] является основной апостольской фигурой церкви» {100}. С этим тоже вполне можно согласиться. Это объясняется, в частности, богословской ситуацией автора первого Евангелия, который, будучи иудеохристианским книжником, чувствует себя тесно связанным с Петровой традицией и авторитетом Петра. Это направление христианства после 70 г. решительно встало на путь миссии к язычникам, а потому отвергало как узкое иудеохристианство, основанное на буквальном понимании Торы, так и языкохристианство, которое, ссылаясь на свободу от закона, пренебрегало волей Божьей, выраженной в заповедях Иисуса {101}. Если говорить о лицах, названных Павлом примерно за сорок лет до того в Гал 2:9, иудеохристианский автор и христианский книжник сделал такой выбор: он не считает «основополагающими» фигурами для будущего церкви ни руководителя Иерусалимской общины Иакова, брата Господня, ни Павла с его языкохристианскими общинами в диаспоре, ни «старца» Иоанна с его учениками в Эфесе {102}; для него, если говорить языком Павла (Гал 2:9), единственным «столпом», заслуживающим этого имени, был Кифа-Петр. Успех Евангелия, написанного им для всей церкви {103}, говорит о том, что в этом воззрении он был не одинок. Однако Петр получает этот особый статус не «в послеапостольскую эпоху» и не только «для Мф». Такой взгляд означает существенную недооценку значения Петра для ранней церкви: он является «основополагающей фигурой» уже в «раннеапостольскую» эпоху первого поколения, можно сказать, даже до распятия Иисуса, и он остается ею с этого времени и впредь, в том числе и после своей мученической смерти ― вместе со своим «контрагентом» Павлом ― и, по сути дела, в продолжение всей истории церкви до сегодня. Его выдающееся значение подтверждается всеми Евангелиями, можно даже сказать, всей евангельской традицией, причем примечательно то, что мы видим это в наиболее раннем Евангелии от Марка незадолго до 70 г., далее ― в двухтомнике Луки приблизительно между 75 и 85 гг. и уже за 20–30 лет до него ― в посланиях Павла к Галатам и Коринфянам. Для Нового Завета Петр представляет вместе с Павлом и (позже) Иоанном апостольскую традицию. Подтверждением тому служит интересное замечание Климента Александрийского: