В ту зиму здоровье брата отличалось особой крепостью. Но в конце концов настало тихое апрельское утро, в которое он проснулся весь в жару и я услышал повергшие меня в трепет слова нашей матери: «Боюсь, сегодня ты в училище не пойдешь. Возвращайся в постель, Володюшка».
Я стянул из нашего богатого винного погреба замшелую бутылку «токайского», а фляжка водки и баночка соленых огурцов, потребные для ублаготворения Волкова, были закуплены мной заранее. Я украдкой спрятал все это под сиденьем «Бенца», дабы извлечь в более поздний час того дня.
В полдень я, как правило, видел Олега, гонявшего с друзьями футбольный мяч по двору гимназии. И, не обнаружив его среди них, мгновенно пал духом. Разумеется, Рок решил помешать исполнению моего плана. В унынии я повернулся, собираясь войти в здание школы, и в тот же миг из двери ее вышел, держа руки в карманах и насвистывая веселый мотивчик, Олег. Мы едва не столкнулись. Он безразлично взглянул на меня. Я заколебался. Не было ли все прежнее обманом моих чувств?
— Мне нужно сказать тебе что-то очень важное, — пролепетал я. — Давай встретимся после уроков.
— А подождать оно не может?
— Это очень важно.
Вид у него был скептический. Я понимал, что ему не терпится присоединиться к шумной дворовой толчее. Да несколько голосов уже и выкликали его имя.
— Ну хорошо, — сказал он. — После уроков. Но не надолго. У меня дела.
И он стал спускаться по ступеням крыльца.
— Пообещай, что будешь ждать меня.
— Буду, — сказал он.
Сосредоточиться на занятиях было для меня в тот нескончаемый день делом почти невозможным, и я получил два выговора за невнимательность.
Наконец нас отпустили по домам. Я бегом понесся к ожидавшему меня Волкову.
— Хочу попросить вас о небольшой услуге. Если вы не против, я бы вернулся домой пешком. А это — небольшой знак признательности.
Когда я протянул ему водку и огурчики, он рассмеялся, я же с испугом решил, что замысел мой сорвался.
— Какая заботливость. Обожаю заботливых молодых людей. Только не задерживайтесь надолго. Нам ведь неприятности ни к чему, верно? Ни мне, ни вам. — И он довольно скабрезно подмигнул мне.
Едва лишь Волков и «Бенц» скрылись из виду, я услышал голос Олега:
— Всегда любил твой фешенебельный лимузин. Жаль, что ты не додумался заманить меня в него!
Я молча протянул ему мое подношение.
— Ого! — произнес он. — Что это? — Он взял бутылку, взвесил ее на ладони. — Нет, ты и вправду странный, Набоков. Никак я тебя не пойму. Ни заикания твоего, ни странных взглядов, которыми ты провожаешь меня в коридоре. Все давно уж о них шуточки отпускают. Им кажется, что это смешно. Но я бы так не сказал. Мне не хочется тебя обижать. Скорее уж защищать, как умею. О Господи! Откуда у тебя это? Тысяча семьсот шестьдесят девятый! — Он опустил бутылку в школьный ранец. — Продать ее, что ли, и купить на вырученное пятьдесят бутылок поновее? Впрочем, нет, лучше я сохраню ее до моей первой брачной ночи.
— Делай как знаешь, — сказал я.
— Это само собой, и говорить не о чем. Но, когда бы я ее ни откупорил, я непременно помяну тебя добрым словом. Какой ты, однако ж, затейник, Набоков. Ну что, пройдемся немного? Мы ведь странники, что ты, что я. А потом мне придется к Смольному возвращаться, к моей трезвеннице-тетке.
По крайней мере, он, похоже, стал считать себя моим должником.
В Летнем саду весна уже давала знать о себе: желтые и лиловые крокусы на грязных еще лужайках, щебет птиц. По дорожкам прогуливались, дружески болтая, молодые парочки и солдаты (тоже попарно). Мы шли среди них, и я остро ощущал наше с Олегом молчание; свидание, начавшееся столь многообещающе, теперь представлялось мне лишь обязанностью, которую он считал своим долгом исполнить. Мне так хотелось излить ему душу — и чтобы он излил свою, — но я не знал, как к этому подступиться. И потому спросил:
— Как у тебя идет учеба?
— Не будь занудой, — ответил он.
— Знаешь что? Приезжай ко мне летом в Выру, — с запинками, но все же вымолвил я.
Почему эта дивная мысль не пришла мне в голову прежде? Он мог бы остановиться у нас на несколько недель, как делал порой Юрий Рауш. Мы вместе дремали бы в гамаке. Ели бы по утрам поджаренный хлеб с маслом и медом. Катались на велосипедах по землям Выры и Рождествено. А когда зной станет нестерпимым, сбрасывали бы одежду и купались в Оредежи.