на моём полу лежит.
При свече небесной не до сна:
тихим светом мир залит.
Чудятся знакомые глаза,
в них прощенье и печаль.
Давней милой жизни голоса
чуть слышны — такая даль!
Всей душой пытаюсь воскресить
дней заманчивых виток:
лето в деревеньке, деток прыть
и сухих грибов мешок.
Сколько лет прошло? Ох, много лет!
Растворился грустный взгляд.
В эту ночь колдует лунный свет –
в синеве глаза горят.
Возмужали сыны и дочери,
в руки взяли забот короба.
То дорогой идут, то кочками.
Где осядут — в селе, в городах?
Время их не жалеет, уводит
от себя, от семьи, от детей.
Будней серых, невзгод хороводы
тихо кружат, порою больней.
Старики… Они ходят меж ними,
замечают, что пасмурен день
и, бывает, руками своими
сгонят облака тяжкую сень
добрым смехом, приветливой речью,
горкой пахнущих — всласть! — пирогов,
взглядом светлым, как малые свечи,
что горят у священных даров.
Взор сияет, а в сердце тревога.
С нею ночь до утра коротать,
на заре разговаривать с Богом:
не вернет ли в семью благодать.
Хорошо, коль хватает силенок
нужным быть — чем-ничем, а помочь.
И обласкан бывает внучонок
пощедрее, чем в давности дочь.
Поучать? Спотыкались когда-то,
обжигались — так стали умней.
Вряд ли примут, решат: староваты.
Ты хоть вскользь заикнуться посмей!
Так нужна ли ослабшая старость?
Что привносит в суровый наш быт?
Без неё сиротой станет младость…
С нею праздник любви не забыт…
Уж близок день пасхальный, день весны?
Иль Рождества рассвет туманный?
Сегодня праздник: радостные сны
Обманут меня сказкою желанной!
Пусть я увижу стол с румяной уткой,
И дети за столом, здесь сын и дочь.
Так хочется развлечь нелепой шуткой
Гостей любимых, чтобы превозмочь
Гнёт трудных (так сложилось) отношений.
Не вышло? Нет. Я рада и тому,
Что Бог услышал давние моленья:
И дочь, и сын рядком в моем дому.
О, если бы еще приснилось
(Конца нет сладостным мечтам),
Что тяжкая обида позабылась,
Ошибки были тут и там.
Да, терять родных — терять себя,
Пустота растет на этом месте.
А оттает сердце, как земля,
Зазвенят в душе благие вести.
Я проснулась утром — сон пропал,
Дочка далеко, у самой Волги.
Дом мой бедный не слыхал
Ее походки долго, долго…
Жизнь в полвека все оценит, обнажит.
Давний гонор, как туман росой, осядет.
Человек совсем не прежним дорожит,
Не всегда с собой и миром ладит.
Он достоин пониманья и любви.
Я зову любовь, и ты ее зови!
К старикам под вечерок
гостья молодая
заглянула на часок.
Радость-то какая!
Зол морозец в январе,
щеки разрумянил.
В лучшей девица поре.
Обнимают Таню.
— Вот ватрушки на столе,
пирожки с капустой.
Ты садись да чай налей,
и тепло, и вкусно!
Суетятся старики,
и откуда смелость?
— Пировать мне не с руки,
час назад наелась,–
отмахнулась внученька,
глазками играя.
Бабе с дедом скучно так
сделалось — до края!
— По дороге, — говорит,–
подарили диски.
Будем слушать новый хит,
первый в модном списке.
Час проходит. Не вздохнуть,
хоть и рвется слово.
Сердце, кажется, чуть-чуть
защемило снова.
Наконец умолкли песни.
Срочно внучкой выпит чай.
От ватрушек в сумке тесно.
— Старички мои, гуд бай!
Дверь захлопнулась. Похоже,
воцарилась тишина.
— Песни потерпеть мы сможем,
лишь бы здесь была она.
— Так, старушка?
— Так, дедок.
— Явится?
— Коль выйдет срок.
Чай душистый вновь готов.
Вздох, улыбка тает
на морщинках стариков,
где-то взгляд блуждает.
Вечереет. Задумчив и кроток
догорал над полями закат.
За день столько исхожено тропок –
вдаль поутру и снова назад.
Постою я в тиши у калитки,
отдохну от нехитрых забот.