Глупая, такая глупая и наивная, она сдерживала горькие слезы на его похоронах тогда, когда должна всем сердцем ненавидеть, должна дышать с облегчением, что к нему — ублюдку, мерзавцу, бесчестному лжецу, что ей воспользовался — вернулась заслуженная карма. Такого мнения должна быть Тартская Дева, именно такого, а она сидит, разбитая и опечаленная, и пьет в одиночестве. Бриенна не умеет пить, не видит в этом смысла, не любит, но сейчас хмельным туманом лечит раны словно обезболивающим. Джейме знает, что она разбита — никогда в жизни эта железная маска не падала с веснушчатого лица, никогда сир Бриенна не показывала своей слабости, будь она в плену, привязанная к дереву, или на арене с медведем, когда по шее девушки стекала кровь из глубоких порезов. И никогда Ланнистер не видел ее сломленной, отчаявшейся — такой, какой издали видит сейчас, и когда ему кажется, будто его органы вырезают без макового молока, когда режут медленно и с садистской ухмылкой, а умереть не дают. Джейме не думал, что будет так больно. Был уверен, что перетерпит, переживет, и что в Королевской Гавани золотого льва ждет смерть, отражающаяся в изумрудных глазах сестры, но у Семерых, видно, на него свои планы.
И сердце разрывается от созерцания того, как дорогая ему женщина обхватывает дрожащими руками голову и кривится, словно от адской боли, словно сгорает изнутри, когда Ланнистер точно и стопроцентно знает, что она именно сгорает.
И он на негнущихся ногах следует по пятам за Бриенной, идет до знакомой комнаты, где раньше было жарко и душно вовсе не от огня в камине. Он кривится — так больно обо всем этом думать. А в голове все еще нет нужных слов, там лишь щемящая пустота и осознание того, что он собственноручно все разрушил. Джейме до дрожи каждого нерва в теле страшно, и страх неизвестности пожирает изнутри с каждым новым шагом. Он выжидает у двери в тишине несколько минут, пытается дышать, но дышать катастрофически не получается, грудь сдавливает мертвой хваткой вины. Слышать ее рыдания из-за двери — страшнее самых лютых и жестоких пыток. Слышать, как истинный воин, скрытый железными доспехами неприступности, завывает словно раненное, умирающее животное, которому стрела не сразу пронзила сердце, которое задыхается и жаждет лишь смерти, невыносимо. Этот плач глух и в то же время пронзителен, проникает ему под кожу раскаленными иглами, и Джейме не в силах больше ждать.
Он ударяет по тяжелой двери и через несколько секунд оттуда доносится лишь сдавленное:
— Уходите!
Его сердце пропускает удар — ее голос похож на зов о помощи, когда девушка даже не пытается сделать вид, что с ней все в порядке. У нее, наверное, просто не остается на это сил.
Но он не сдается, бьет по дереву вновь.
— Седьмое пекло! — шипит Бриенна, но вскоре раздается звук медленных шагов. — Клянусь, Подрик, если это ты… — но девушка не успевает закончить фразу. Открыв дверь, Джейме встречается с шоком, застывшим в сапфировых глазах.
И он, словно парализованный, изучает в полумраке полопавшиеся капилляры и припухшие веки, переводит взгляд на покрасневшие щеки, и мечтает врезать самому себе по морде за то, до чего довел эту чистую и абсолютно невинную душу.
— Семеро… — шепотом срывается с искусанных губ.
— Я… — едва начинает Ланнистер, но мгновенно оказывается перебитым:
— Джейме…
И он может лишь представить, сколько боли сочится из каждой буквы его имени, которое не так давно срывалось с этих губ в порыве страсти, и что утопало в ее сбившемся дыхании. А сейчас в нем лишь страдания.
Бриенна смотрит шокировано, смотрит словно сквозь, не видя его самого — живого, настоящего, а не из ее несмелых фантазий.
— Здравствуй…
— Ты мертв, — будто бы в бреду шепчет девушка не своим голосом. Будто в голову ударило дорнийским и все это — чертов сон. — Сгорел до тла…
— Я… я знаю, — Джейме чувствует себя идиотом, отвечая так, но сказать, по-сути, нечего. И в то же время на языке горчат тысячи слов. — Это длинная история. Будут потом легенды слагать, вот увидишь.
Губы кривит едва заметная ухмылка, и семеро, каким же ублюдком он себя чувствует, ухмыляясь над собственной смертью, над тем, что ранит эту невинную девушку хуже острейших кинжалов. И не давая ей сказать ни слова тогда, когда глаза вновь начинают блестеть от слез, мужчина продолжает:
— Это сейчас не важно, — он делает шаг вглубь комнаты и прикрывает дверь. Все еще до невозможного душно и дышать абсолютно нечем. Или, может, просто собственная вина настолько давит. Она отступает на шаг назад, хватая ртом воздух. — Не важно, Бриенна. Я все еще не знаю, имею ли право просить прощения за то, что сотворил.
— Ты сбежал, — слова бьют точно в цель, заставляя его содрогнуться. Этот голос стал ледяным.
О боги, его это убивает. Кажется, он сломал в ней все до последнего, сломал так, что никто починить не сможет. Но Джейме отчаянно пытается, а слова стоят в горле огромным комом.
— Я знаю, — он виновато склоняет голову. — И знаю, что это было ошибкой. Ужасной, чудовищной ошибкой. И я не должен был, — под конец фразы голос надламывается. — И вот я здесь, — он разводит руками, словно сам не знает, зачем все это нужно.
Ведь у него был шанс умереть. И смерть не была страшнее созерцания того отчуждения и холода, что застыл в глазах, в которых некогда полыхал огонь.
— Мне казалось, что я никогда тебя вновь не увижу, — лицо девушки вновь искривляется и превращается в гримасу боли. Она сжимает челюсти до играющих на скулах желваков и все еще не позволяет себе разрыдаться, хотя слезы готовы вырваться наружу.
Но Джейме хватается за ее слова, за жившую в них надежду на то, что он мог бы вернуться, что они бы увиделись вновь. Поверить сложно в то, как она произносит эти слова, как чисто и откровенно, и какая она, по-сути, невинная, раз в ней все еще жила вера. Словно она все еще его ждала.
А она ждала, просыпаясь от холода, чувствуя, как засохшие дорожки слез стягивают щеки, и осознавая то, что она вновь уснула лишь потому, что рыдала слишком долго и организм просто устал. И что она каждую минуту держала маску железного спокойствия, и в то же время глубоко внутри медленно умирала от собственного отчаяния. И из рыцаря в железных доспехах, Бриенна Тарт превратилась в уязвленную, сломленную девушку, от которой уже ничего не осталось.
Но Джейме этого всего не почувствовать.
— Но я здесь. Знаешь, тяжело было не сдохнуть там, истекая кровью и задыхаясь дымом. Побрали бы семеро девчонку Таргариен с ее драконом, но я выжил, — выпалив это на одном дыхании, Джейме уже жалеет о сказанном. Прикрыв глаза, Бриенна словно пытается спрятать дорожки слез, которые так и не смогла сдержать. — И мне жаль. Безумно жаль, слышишь?
Молчание, сопровождаемое лишь треском дров в камине, затягивается. И его просто прорывает:
— Я ужасен! Омерзителен! И я это знаю, — Ланнистер поднимает на плачущую девушку взгляд, полный вины. — Не нужно было, — остановив себя от желания стереть слезы с ее покрасневших щек, он продолжает: — И я молю о прощении. Цареубийца и человек без чести, Джейме Ланнистер умоляет…