- Она ни о чем не узнает, - пообещал он, и осекся.
Знаки меток даже у настоящих истинных, а не то что у таких как он недо-половинок (четвертинок?), сходят через несколько месяцев, становясь прозрачными - и лишь в минуты отчаяния или пика близости они могут вспыхивать ненадолго былым огнем. И поэтому многие старались успеть сделать на их месте татуировки - по контуру метки, пока та не сошла окончательно. И многие заверяли, что такие татуировки заменяют им клятвы верности и обручальные кольца - считали себя повенчанными на небесах и под ними.
Серебристые же знаки недосоулмейтов уже сейчас сходили на нет - не прошло и часа, а они уже теряли зримые очертания...
Интересно, что было бы, если бы Энджел в момент встречи лежал где-нибудь на кушетке, обвязанный проводками, а мать с маленькой демонессой шли мимо? Они бы тогда получили свою метку на эти полчаса, но так бы никогда не познакомились и не узнали бы, кто они друг для друга, ибо следы исчезли бы безвозвратно? Не было бы это самым лучшим вариантом в их ситуации - никогда не встретиться, и не знать про своего недосоулмейта, даже про то, что он вовсе был?
- Ня! - внятно сказала малышка и протянула ручки к ангелу.
Кажется, вот это и перевесило родительскую чашу весов - лицо матери смягчилось.
- Я провожу вас, - повторил Эйнджел, интуитивно поняв, что мама маленького бесенка смирилась, правда ненадолго.
Он вышагнул из весенних сугробов, а женщина упрямо толкнула коляску и покатила ее вперед - Энджел заковылял рядом. Узрев краем глаза его хромоту, она чуть сбавила скорость, но ангел, с его длинными ногами при высоком росте, и так поспевал за ними, никуда не спеша. С его военным чутьем и развитой на полях смерти интуицией, ему казалось, что он найдет теперь демонеску даже с закрытыми глазами, лишь прислушиваясь к жжению на запястье.
Так это все и повелось. Под молчаливое, порой неустойчивое согласие демонского клана, он стал опекать малышку. Был ей и за друга по играм, и за взрослого брата, помогающего с уроками, и за грозного охранника, которым можно было пугать особо настойчивых поклонников. А в первые годы так и вовсе сходил за няньку и мальчика на побегушках. Срочно нужны памперсы или лекарства для ребенка посреди ночи? Просто позвоните Энджи. Он глухо роптал - плата за общение с Данькой была чересчур завышена - но без егозы-демонески он не мог придумать, зачем ему вообще продолжать жить...
Задавалась ли Данька вопросами, почему он всегда рядом, если они не родственники и он не друг ее родителям? Или считала, это само собой разумеющимся? Ангел не знал. Так же, как и не знал, когда его сердце и, режущие запястье, яркие полосы подсказывали ему, что она в беде - проявлялись ли они у нее тоже, в такие моменты? Или это прерогатива старых и безнадежных одиночек вроде Энджи, которым не повезло в любви?
И вот сейчас ангел сидел на краю крыши, любовно гладил экранчик со смеющимся портретом Даньки с ярко-алыми волосами, словно огонь - с желтыми кончиками и прядями. Эта озорная улыбка, эта бесовская зелень глаз - он любил ее больше жизни! Но как-то давно привык думать, что ревность ему не свойственна. Она - маленькая неугомонная демонеска. Ей положено сводить с ума все половозрелое мужское население в округе. А как же иначе? А он - лишь старый пень, нелепо застрявший в обманчиво молодом теле. Ворчать вот только не научился, если не считать упреков судьбе по одному единственному поводу...
Как же он опешил тогда, и растерялся, когда бешеная ярость и неукротимая злость, даже готовность убить соперника (лишь бы тот и пальцем не коснулся Даньки) вспыхнули в его душе и затопили его сознание полностью!
"Соулмейт! Истинный Даньки! ..убью его!" - яростные мысли вспыхивали в мозгу и жгли не меньше, чем невидимые браслеты на запястье. Именно из-за этой боли, когда хотелось выть и валяться по полу, лишь бы пощадили и прекратили пытать - именно она не давала Энджи сделать и шагу, чтобы наброситься на ничего не подозревающего паренька.
Он буквально подыхал у витрины кафе, где они договорились встретиться с Данькой. И демонесса уже шла к нему, только еще не увидала его - ей осталось только пересечь перекресток. А он корчился у стены, зажав руку у живота, крепко, так что кости начинали хрустеть, и не сводил с них взгляд... Да, с них - с обоих.