Я сидела в вагоне, объятая ужасом воскресного вечера, который усугублялся беспросветной зимней печалью, потому что я неслась прочь от него, ехала в прямо противоположном направлении. После этого, после того как я исключила ее из своей жизни, Ариэль почти перестала со мной разговаривать. Или мы почти перестали друг с другом разговаривать. Подобное случается постоянно. Мы были неразлучны, а потом это закончилось. Девочки меняют подруг в течение всего года. Ты была частью чьей-то жизни. Знала родителей. А потом вы никогда больше не повстречаетесь. К такому мы были готовы.
Меня ничего больше не заботило. Вся моя жизнь на время. То есть ничего больше не существовало.
Ничего. И однажды я ему сказала. Мы лежали в постели, и я посмотрела на него и сказала это. «Уилл, я тебя люблю», — сказала я. А у него был такой вид, будто я сказала ему, что небо голубое. Потом мы занимались любовью, и, может быть, он был со мной нежен. Но я не могла думать ни о чем другом, кроме того выражения его лица и как он лежал, не шевелясь, как мертвый.
В школе я начала просиживать у его класса. Между последним шкафчиком и его дверью оставалось пространство, около метра пустой стены. Обычно я сидела там, делая вид, что занимаюсь. Словно собака или не знаю кто, сидящая у его двери. Есть поступки, которые ты совершаешь. Я сидела и слушала. Пялилась в свою книжку, сидя на холодном, блестящем полу в этом жутком сером коридоре, прислонившись головой к стене, пытаясь все услышать, быть с ним, не пропустить ни единой секунды.
Эти ребята его обожали. Не послушав, как он преподавал, не видя его, понять было невозможно. Я любила слушать его голос, думать о том, что он говорил.
Однажды я услышала какое-то замечание, сделанное им в классе, и оно прозвучало для меня очень знакомо. Я поняла, что уже его слышала, он говорил об этом несколько дней назад. Не помню точно, что это было, просто что он сказал это мне. Мы лежали в постели, и это было то же самое предложение, та же модуляция, та же интонация.
Это было ужасно. Внезапно меня охватило то же страшное чувство, что он — призрак, или я — призрак, и что он никогда меня не любил. Я просто заполняла пространство.
Гилад
Он никогда настолько не опаздывал. Двадцать минут прошло — и ничего. Я вспомнил, как он стоял на платформе станции «Одеон» в тот день, когда мы увидели смерть Кристофа Жоливе. Я посмотрел на своих одноклассников и представил их будущую жизнь. Мне показалось, что без Силвера мы все каким-то образом обречены.
Рик сидел со скрещенными на груди руками и смотрел на закрытую дверь. Выражение его лица было каким-то тоскливым, и я наблюдал за его глазами, пока он не посмотрел на меня. Он кивнул почти неуловимо. Хала смотрела в окно на тополя. Лили печально мне улыбнулась. Абдул покачивался взад-вперед, время от времени быстро проводя тонкими пальцами по своим курчавым волосам. Кем он станет, этот нервный паренек, такой зажатый? Черной ручкой Кара рисовала затейливый узор на странице тетради. Альдо спал на своем столе, волосы закрыли лицо. Джейн выровняла стопку книг у себя на столе, а затем открыла тетрадь. На чистой странице вывела: «13 декабря 2002 года». Я следил, как ее рука, на которой был черный лак для ногтей, медленно двигалась по странице; 13 декабря 2002 года, снова и снова обводя эту дату. 13 декабря 2002 года, 13 декабря 2002 года, 13 декабря 2002 года. Кончик стержня двигался по углубляющейся линии, нажим образовывал желобок в мягкой бумаге.
— Он, вероятно, не придет, — подала голос Хала.
Я удивленно на нее посмотрел. Рик перевел взгляд на Халу и понимающе кивнул. Кара покачала головой.
— Невероятно, — сказала она.
— Что? — спросил я.
Никто не ответил.
Колин пристально смотрел на меня со странным выражением лица. Когда наши взгляды встретились, мне показалось, он за что-то просит прощения.
Мы тихо ждали. Неподвижно. И я подумал: «Вот где мы точно находимся. Утро пятницы. 13 декабря 2002 года. Вот где мы точно находимся, ожидая, что будет дальше. 13 декабря 2002 года». Я сосредоточился на рисунке искусственного покрытия под дерево на моем столе.