— Пока он еще здесь, — напомнил я.
— Пока он еще здесь.
Опять мы замолчали. Колин, уставившись на улицу, быстрыми толчками вращал на столе зажигалку. Я смотрел, как она крутится синим пятном.
А потом мы оба увидели, как из школы идет по улице Силвер. Он шел медленно один. Пальто застегнуто, высокий воротник поднят, серый шарф замотан вокруг шеи, а на плече висит старая коричневая сумка. На лестнице метро он остановился. Мгновение я думал, что он войдет в кафе. Но он обернулся и посмотрел в направлении школы, потом на рождественскую иллюминацию, все еще висящую над перекрестком, и наконец еще выше — в ночное небо.
Потом повернулся и исчез в метро.
Вскоре я уже шел по бульвару Сен-Жермен домой. Кафе были переполнены. В остром вечернем воздухе пахло каштанами и пережженным сахаром. Мне казалось, я так давно не обращал на это внимания. Вдоль бульвара горели голубые фонари.
Еще из коридора я услышал в квартире голоса. Открыл дверь своим ключом. Моя мать сидела лицом к камину, раскинув руки, в левой руке держала бокал с шампанским. Одета она была в джинсы и толстый белый свитер с высоким воротом. Сидела, подогнув ноги под себя. Мама смеялась, когда я вошел в комнату, рот слегка приоткрыт, взгляд прикован к отцу, он в черном костюме и светло-розовой рубашке. Никакого галстука. В одной руке он держал бутылку шампанского, в другой — бокал. Отец улыбался.
— Входи, Гилад, на лестнице холодно, — сказал он.
Я закрыл за собой дверь. Тепло комнаты, приглушенный свет, родители, огонь в камине — все это казалось таким знакомым. Мне захотелось упасть на диван рядом с матерью, скинуть обувь, прижаться к ней, отключиться от всего.
— Ну, что же ты не садишься, милый? — спросила она, касаясь пальцами места рядом с собой.
Я стоял, делая вид, что совсем не рад теплу, огню в камине, музыке.
— Хочешь шампанского, сынок?
Отец приподнял бутылку.
Я посмотрел на него. Брови подняты, легкая усмешка на квадратном лице, пустой взгляд.
— Выпей бокальчик, — сказал он. — Добро пожаловать домой.
— Гилад, — попросила мать, — снимай пальто, сядь рядом со мной.
Я повернулся к ней, снял пальто и вместе с сумкой бросил на пол. Сел рядом с ней. Она обняла меня, сжала мое плечо. Я уставился на огонь, стараясь не моргнуть.
— Нет, — ответил я. — Шампанского не надо.
— Да ладно, милый, оно не повредит, — возразила мама.
— Умилостивительная жертва, — снова приподнял бутылку отец.
Я перевел взгляд с огня на него.
— Умилостивительная жертва?
Отец подошел к камину и поставил бутылку на каминную полку.
— Я знаю, ты сердит на меня, Гилад. Давай выпьем по бокалу шампанского и забудем об этом, хорошо?
— Об этом? — спросил я, глядя на него.
Отец со вздохом покачал головой. Улыбка исчезла вместе с его недолгой веселостью.
— Всю ту, черт бы ее взял, историю, Гилад. Забудем о ней. Чем ты всегда недоволен? Мы тут славно сидели, пока не появился ты со своим настроением.
— Какую именно историю ты хочешь забыть?
Я вспотел, и мама, должно быть, почувствовала это сквозь мою рубашку. Сердце у меня колотилось.
— Гилад, — прошептала она.
Со своего места у камина отец дотянулся до торшера, стоящего слева от меня, и включил его. Резкий свет залил комнату.
— История, которую я хочу забыть, Гилад, — это твоя сварливость. — Он презрительно на меня посмотрел.
Я выдержал его взгляд.
— Майкл, — произнесла мама.
— Что? — спросил он со злостью.
— Выключи, пожалуйста, свет.
— Я хочу посмотреть на нашего сына. — Отец повысил голос. — Давай, Гилад, поцелуй меня и помиримся. Порадуй свою мать.
Его пальцы лежали на выключателе. И под этим белым светом я разглядел его руку. Наманикюренные пальцы, но кожа начала стареть, сотнями морщинок собираясь на пальцах вокруг суставов.
Я улыбнулся.
— Хорошо, — сказал он. — Наконец-то.
Я засмеялся.
— Что смешного?
Я встал. Мы оказались близко друг от друга, зажатые между диваном и затухающим огнем. Спиной он почти касался каминной полки. Я посмотрел ему прямо в лицо. Передо мной стоял старик. Усталые глаза. Кожа на скулах начала обвисать. Ярче обозначились морщины на лбу. Когда в последний раз я стоял так близко от него? Когда его волосы успели настолько поседеть?
— Ты выглядишь стариком, — спокойно произнес я.
— Что?
— Ты постарел. — Я смотрел на него не отрываясь.
Он покачал головой, словно я сошел с ума.