Среди любящих ее детей она на высоте. Там она в центре мира, арбитр вкуса, терпеливый читатель, резкий критик, законодатель совершенного нравственного порядка.
Я сел за ее стол, взял из ящика красную ручку и начал писать.
«Дорогая Миа».
Но дальше у меня не получилось, и я оставил как есть, только эти два слова на листе белой бумаги: «Дорогая Миа».
Встал. Дотронулся до ее пальто, висящего на спинке стула, и ушел.
Из коридора мне была видна Мур. Она сидела в кресле лицом к пустому серому дивану, по бокам которого два кресла в комплект к нему. В одном из них мистер аль-Мади, положив левую ногу на правое колено, и мне видна истертая подошва его ботинка. Я вхожу, и при виде меня улыбка застывает у него на лице.
Лицом к нему в кресле сидит Пол Спенсер.
Мур поворачивается ко мне, будто бы с чрезмерным удивлением. Похоже, я совершил ошибку. Возможно, они передумали. Мгновение я испытываю облегчение, но не успеваю заговорить, расслабиться, согласиться с этим, как она сухо произносит;
— Входите, Уилл.
Я сажусь на оставленное для меня место — на низкий диван. Новый комплект, что ли. Я его не помню.
Пол Спенсер сидит, потирая бороду. Мур смотрит на меня, на ней бежевый костюм. Держится она скованно, сидит, положив ногу на ногу. В окне за ней я вижу парковку. Уезжают последние автобусы. Сидящий справа от меня Омар аль-Мади изменил позу и слегка повернулся ко мне в своем кресле.
С участившимся дыханием я сажусь на край дивана. Чувствую, как кровь медленно пульсирует в венах. Я весь внимание. Странное ощущение, граничащее, на секунду думаю я, с радостью.
— Уилл, — говорит она. — Мне бы хотелось задать вам вопрос.
Я киваю.
— Буду откровенна. Полагаю, вы знаете, в чем дело, и этот вопрос не станет для вас неожиданностью. — Она смотрит по сторонам, сначала на аль-Мади, потом на Пола Спенсера, затем снова на меня. — Уилл… Вы состоите или когда-либо состояли в неподобающих отношениях с ученицей этой школы?
Я сижу неподвижно. Ничего не отвечаю. Только перевожу взгляд с ее рта на стеклянный стол передо мной.
Я жду. Ощущаю биение своего сердца. Представляю кровь, циркулирующую по моему телу. Сколько бы раз я об этом ни думал, никогда не обдумывал свой ответ.
Я сосредоточиваюсь на отражении потолочной лампы в стекле. Она словно делается ярче и приобретает глубину и текстуру. Не знаю, сколько времени я так сижу.
— Уилл, — вступает Пол Спенсер.
— Нет, — отвечаю я и быстро смотрю на него. Мне кажется, он разочарован во мне. Похоже, он надеялся хотя бы на честность.
Мистер аль-Мади опускает левую ногу на пол и садится прямо, словно собирается заговорить. Но голос подает Мур:
— У нас есть свидетельства. От других учеников.
Голос у нее дрожит. Говорит она спокойно, но за неторопливой сдержанностью скрывается ярость. Я знаю, она меня ненавидит, считает злодеем, который надругался над юной женщиной. Я лицемер и лжец. Насильник детей.
— Уилл. — Это снова Пол Спенсер, на этот раз мягче: так хороший отец может убеждать сына перестать плакать, вернуться в игру, прекратить лгать и сказать правду.
— Да, — говорю я и смотрю на него. — Да…
— А… — изрекает аль-Мади, кивает и ставит обе ноги на пол. — Да.
— Хорошо, — говорит Мур. — Вы уволены. Лучше всего для вас, для Мари и для нас, Уилл, чтобы вы ушли в конце школьного дня, как вы сделали бы это в обычных обстоятельствах. А завтра вы сюда не вернетесь.
— Уилл, — опять обращается ко мне Спенсер.
Я смотрю на него.
— Вы совершили ужасный поступок. Вы должны это понимать. Школе… школе понадобится много времени, чтобы прийти в себя. Вы очень многим здесь нравились. Но вы и так это знаете. — Он качает головой.
Я молчу.
Через мгновение Мур открывает белую папку.
— Уилл. — Она вынимает лист бумаги. Кладет его на стол.
Я пристально смотрю, как он ложится на стекло.
— Это исключает вас из этой школы. Официально. Подпишите, и все закончится, а начиная с завтрашнего дня вы уже здесь не работаете, — говорит аль-Мади, наклоняясь вперед и вглядываясь в текст, словно желая убедиться, что это нужный документ. Из кармана пиджака он вынимает золотую ручку от Картье и кладет на стол. — Подпишитесь и вы свободны, мистер Силвер.
Я обматываю вокруг кулака ремень своей сумки, чтобы было за что держаться.
— Вы должны понимать, что совершили преступление, Уилл. Хотите ли вы что-нибудь сказать? — спрашивает Мур, качая головой.
Я смотрю на нее и чувствую, что тону.
Я хочу сказать что-нибудь о Мари — о ее прохладной коже, пахнущей ночью, о том, как она выглядит в полумраке зимнего утра, какая она смелая, но понимаю, что лишь разозлю их еще больше.