— Производительность труда, это архиважная задача для Советской власти, как и урожайность, вы, товарищ, верно подметили, — кивнул головой Ленин, задумавшись.
— Ну так вот, Владимир Ильич, я так думаю, — стал заканчивать я изложение идеи, а то язык уже устал говорить, и сил было мало. — Для производительности важно, чтобы рабочий знал, что заработает от результата. И для крестьянина нужно знать, что чем больше лично он хлеба соберёт, тем больше ему с семейством останется, тем сытнее зиму проведёт. Так что, думаю, надо не норму хлеба крестьянину оставлять и излишки сверх того отбирать, а брать с него норму с его надела, а что сверх того, пусть себе оставляет. Тогда он и трудиться с охотой будет, и жилы рвать, и хлеба больше вырастит. Налог такой придумать с земельного надела, и натурой брать. Тогда и власть потребное возьмёт, и крестьянин не в накладе, и в стране хлеба больше станет. Правда, урожайность надо бы побольше, и посевные площади расширить, а то и земля плохо родит, и работников на земле меньше стало от войны, и лошадей тоже меньше.
Ленин надолго задумался, и я тоже замолчал. Ну, может и будет польза от разговора. Ульянов на "доброго дедушку Ленина" никак не тянул, но ума и прагматизма у него не отнять, тактиком он тоже был гениальным. Не знаю, до чего додумается Председатель Совнаркома сейчас, но в моём прошлом мире большевики сами не представляли точно, какие конкретно предпринимать меры в хозяйственном управлении страной. В условиях наступившего голода тогда применялась и принудительная сдача излишков по твёрдым ценам, и согласно декрету от октября 1918-го в той истории вводилось обложение натуральным налогом хозяев, обеспеченных землёй и поголовьем скота сверх установленных норм, то есть большей частью кулаков. Натуральный налог вводили, так как денежная система трещала по швам, и была страшная нехватка продовольствия, но этот налог тоже не сработал в нужной мере. Поэтому в начале 1919 года в прошлой реальности большевики приняли декрет о продразвёрстке – о развёрстывании, то есть распределении государственных потребностей в продуктах по губерниям и хозяйствам. Развёрстка могла бы сыграть и в плюс, и действительно играла иногда положительную роль, так как государство брало ровно свои потребности, а крестьянам доставалось весь остальной выращенный хлеб в личное потребление, и было бы хорошо, если бы урожай позволял оставить у крестьян значительную часть. Но, однако, могло быть и так, что после сбора необходимых государственных потребностей у крестьян оставался только минимум для выживания. Ну, в этом мире ситуация пока в военном отношении легче, возможно, и с экономикой будет по-другому. Покушения на Урицкого и на Ленина я всё-таки смог предотвратить, и, надеюсь, вспышки репрессий и "красного террора" теперь не будет, по крайней мере такой, как была в моей прошлой реальности. Сколько проживёт Ленин, неизвестно, так как непонятно, как повлияло в прошлой истории ранение на его смерть в 1924 году. Но, возможно, здесь он проживёт немного подольше, чем тогда, и своим авторитетом и практическим подходом сможет сглаживать противоречия между революционными лидерами и не допускать ультрареволюционных и левацких крайностей во внутренней политике.
Вообще, представления о социализме (или коммунизме, что в те годы часто значило одно и то же) что у партии социалистов-революционеров, что у российской социал-демократической рабочей партии как большевиков, так и меньшевиков, все были весьма разные и расплывчатые, даже в пределах одной партии. Понятно, что у эсеров они могли в корне отличаться, но даже среди марксистов были существенные разногласия в практических подходах. Социализм считался просто начальной фазой коммунизма, а сколько длится такая фаза, марксистская теория не говорила. При общем революционном подъёме и энтузиазме были сильные левацкие настроения, что наступление коммунизма дело нескольких лет. Надо только всё национализировать и деньги отменить. Ну а сопротивление врагов революции и бывших эксплуататорских классов вкупе с разрухой это временные трудности.
То время, конец девятнадцатого и начало двадцатого века, было время капитализма в своей неприкрытой и неприглядной форме: жёсткая или даже жестокая эксплуатация, выжимание всех сил работников за возможность существования, труд детей, никаких социальных гарантий. И огромный разрыв между роскошной жизнью слоя собственников средств производства и бедным существованием большинства рабочих бросался в глаза и взывал к справедливости. И уже в том капитализме были кризисы перепроизводства или кризисы платёжеспособного спроса с ещё большим обеднением трудящихся масс. Поэтому главным условием прекращения существующего жестокого порядка марксисты видели в отмене частной собственности на средства производства, чтобы одни люди не могли присваивать большую часть плодов труда других. Централизация управления и планирование экономики, производства и распределения могли бы помочь избежать капиталистических кризисов. Ну а если нет независимых собственников и вся экономика плановая, то нет нужды в рынке и товарно-денежных отношениях экономических субъектов, считали тогда марксисты. Они полагали, что развившиеся в эпоху капитализма производительные силы и более экономное социалистическое управление при планировании и централизации, при отсутствии кризисов должно создать достаточное количество потребительской продукции для удовлетворения спроса населения. Разница между социализмом и коммунизмом в таком случае была лишь в принципе распределения: при социализме каждому о труду, а при коммунизме – по потребностям.