А я тем временем подходил к зданию ВЧК. Всероссийская Чрезвычайная Комиссия в это время находилась не в ставшим позднее известным бывшем доходном доме страхового общества "Россия" на Большой Лубянке дом 2, но была, однако, на той же улице Большая Лубянка. ВЧК сейчас размещалась по адресу дом 11 дальше по улице и занимала трёхэтажный дом также бывшего страхового общества "Якорь", а в так называемый "Большой Дом" в начале улицы должна будет переехать гораздо позже, к середине 1919 года.
На входе меня остановил вооружённый матрос. На вопрос к кому направляюсь я назвал Дзержинского, сказал свою фамилию, пояснив, что из уголовно-розыскной милиции и встав в стороне, принялся ждать, пока матрос получит насчёт меня указания. Через небольшое время он мне предложил самому подняться наверх и объяснил, где находится кабинет Председателя ВЧК. Поднявшись по двухмаршевой лестнице на один этаж, я подошёл к повороту коридора. Председатель ВЧК занимал угловой кабинет на втором этаже. Постучавшись и услышав в ответ "Да, да, входите", я потянул на себя двустворчатую деревянную дверь. За ней увидел Дзержинского во всё той же солдатской форме, держащим в руке медный чайник литра на два.
— Товарищ Кузнецов, здравствуйте, проходите, — поприветствовал меня хозяин кабинета. — Хотите чаю?
— Благодарствую, не откажусь, — ответил я входя в комнату и с любопытством оглядывая её. В её стенах с двух угловых сторон были узкие и высокие окна, у одной из стен стоял высокий металлический шкаф, оставшийся, видимо, от прежних хозяев здания. У другой стены стояла раздвижная ширма, из-за которой виднелась металлическая кровать, застеленная серым солдатским одеялом. На крючке вешалки висели шинель и фуражка.
Дзержинский показал мне рукой на стул, стоявший рядом со сдвинутыми канцелярскими столами. На деревянных столешницах было разложено множество бумаг, на столе стояли два вычурных по нынешнему времени телефона, а ещё один висел на стене. Кроме бумаг на столе находился письменный прибор с чернильницей и пресс-папье. Сам Дзержинский взял с тумбочки у стены два стоявших на блюдцах гранёных стакана, разлил в них кипяток из медного чайника, затем добавил в них заваренный чай из простенького керамического чайничка. Чай был пустой, без сахара и хлеба, но, как я понимаю, Дзержинский не использовал своё служебное положение и питался обычным пайком, который был вряд ли сильно лучше моего красноармейского, всё же Феликс не барствующий глава Петросовета Зиновьев. Но даже просто горячий чай был как нельзя кстати, так как в этом здании с толстыми стенами было холодновато, да и на улице было прохладно.
Мы уселись у бокового стола, я взял в здоровую руку за верхний краешек стакан, и мы отхлебнули обжигающий напиток. Я не удержался и, кхекнув, с шумом выдохнул, на что-то Дзержинский понимающе усмехнулся. За чаем чекист начал расспрашивать меня о службе в милиции, обезвреживании бандитов, вспомнили о разоружении анархистов, затем разговор переключился на поиски Савинкова и наши с Никитиным приключениях в Ярославле. Расспросил меня Дзержинский и о Царицыне, и я рассказал в общих чертах о раскрытии там подпольной офицерской организации, всё равно начальник Царицынской ЧК Червяков мог что-то и сам сообщить Дзержинскому. На третьем стакане чая этого долго разговора Дзержинский сделал мне предложение, от которого, как он понимал, я не имел права отказываться:
— Товарищ Кузнецов, переходите к нам в ЧК. Нам нужны такие люди. Здесь, в ЧК мы имеем сейчас важный фронт борьбы за революцию!
Я опешил, не готов был я к такому неожиданному предложению. И ответственность здесь выше, и на виду будешь. К тому же неизвестно, как потом повернётся, вдруг начнут чистки проводить и о моём прошлом разузнавать. А сейчас что мне делать, как отвечать? Или согласиться? В ВЧК под начальством самого Дзержинского может быть наоборот безопасней, и возможностей для влияния на историю больше может предоставиться.