Страны Антанты игнорировали мирные обращения большевиков, рассчитывая на свою выгоду – продолжая войну и препятствуя выходу из неё России, они надеялись и дальше оттягивать с Западного фронта германские силы и надеялись достичь самим военного успеха. Самым же страшным для Антанты был бы сепаратный мир между Россией и Германией. И именно в этом они стали пропагандистски обвинять новую российскую власть, несмотря на полученные от неё по дипломатическим каналам предложения о прекращении войны. Советская же делегация на начавшихся в Брест-Литовске 3 декабря 1917 года по новому стилю переговорах отстаивала и перемирие на обоих фронтах, Восточном и Западном, и запрет переброски войск между фронтами.
Германии, в свою очередь, перемирие и сепаратный мир с Россией были бы очень выгодны. У неё и у её союзника Австро-Венгрии кончалось продовольствие и стратегическое сырьё, страны находились в международной блокаде. В них росло недовольство и уже начались продовольственные беспорядки. В результате долгих прений делегации стран Четверного союза (Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции) согласились с российской формулой – заключить общий мир без насильственных присоединений и без контрибуций, на основе права народов на самоопределение. Однако принципиальным было расхождение в одном пункте: Германия отказывалась отводить войска из оккупированных Польши, Прибалтики, областей Украины и Белоруссии, мотивируя тем, что эти народы на основе права на самоопределение хотят выйти из состава Российской империи. Советская же сторона считала, что изъявление народа на самоопределение не может происходить при оккупации его Германией. Переговоры застопорились противоречием во взглядах сторон. Советская сторона тогда выбрала тактику затягивания переговоров и предпочла тянуть время.
Большевики считали, что пролетариат промышленно более развитых стран Европы в шаге от социалистической революции. Надежды большевиков были не беспочвенны: в Австро-Венгрии продовольственные бунты преобразовались в политические выступления, в Германии начались массовые забастовки.
— Вот и я думаю – поторопились подписывать, — вздохнул Гусь. — Еще бы чуток подождали, вот-вот революция в Германии начнётся.
— Думаю, что так быстро не начнётся, — возразил я. — Не созрела там полностью еще революционная ситуация.
Знание будущей истории подсказывало мне, что до революций в Австро-Венгрии и Германии, и до свержения их монархий в ноябре 1918 года оставалось еще восемь месяцев. А пока страны Четверного союза смогли временно справиться с кризисом. Центральная Рада Украины, возникшая после февраля семнадцатого, провозгласила в ноябре семнадцатого Украинскую республику, но проигрывала украинским Советам рабочих и крестьянских депутатов и установлению советской власти на Украине. Боясь потерять свою власть, Рада подписала в феврале восемнадцатого года с Германией сепаратное соглашение о поддержке. Германия заявила на переговорах с большевиками о выходе из советской формулы общего мира без аннексий и выдвинула требования об оставлении за ней оккупированных областей и о преобразовании договорённостей общего мира в сепаратные, между Германией и Россией. Российские буржуазные круги в газетах обвинили большевиков в том, что они германские агенты и предают интересы России, в то же самое время мечтая о приходе немецкой армии и предпочитая германскую оккупацию вместо власти большевиков.
— Вот и не надо было с империалистами мир подписывать. Нет у нас с ними ничего общего! — подключился к разговору кто-то из рабочих. — Надо было создать у них революционную ситуацию нашей революционной войной. А так мы, получается, зарубежным буржуям уступили, от мировой революции отказались и Германии наши земли отдали. Воевать надо, за нашу и за всеобщую революцию!
Таких радикальных "левых" коммунистов было достаточно. Окрылённые октябрьским взятием власти, они, не взирая на реальное положение дел, готовы были воевать теперь уже за "мировую революцию", немедленно объявить социализм, отменить деньги, разрушить центральное государственное управление, отказаться от бывших царских специалистов и не иметь никаких дел с "буржуями", что российскими, что зарубежными.
— Воевать надо. А армия-то на что? — спросил еще один рабочий.
Все посмотрели на меня, как на единственного здесь, по их мнению, человека, знающего об армии из собственного опыта.
— Не могла армия больше воевать, навоевались люди, — сказал я, в то же время быстро стараясь вспомнить, что теоретически знал об этом из прошлой жизни. — Разруха, снабжение плохое, смены и резервов нет, лошадей нет. Германец к Петрограду близко, — я еще умолчал, что после двух революций подряд, в условиях смены властей и дезорганизации воевать на внешнем фронте не выйдет. Война требует единства, порядка и субординации, плюс к ресурсам.