— Александр Владимирович, простите ради Бога меня за любопытство, — спросила она, чуть отведя глаза в сторону, — но вы офицер? Быть может, прапорщик?
— Не угадали, Елизавета Михайловна, — улыбнулся я. — Вы видите перед собой простого солдата, хотя у меня и имеется высшее образование.
Сам же в это время был готов хлопнуть себя по лбу. Образование мне, видимо, впрок не пошло. Вот же развлекся ночной прогулкой! Я даже легенду для себя не придумал. И кем мне себя сейчас называть? Как в своей жизни, программистом? Ага, на счетах с костяшками. Или на арифмометрах, они, вроде, уже на границе девятнадцатого и двадцатого века в России серийно производились, арифмометры Однера. Более поздний собрат подобных машинок это арифмометр "Феликс", я даже его в своей жизни видел. Но как на нём считать, я вообще не представляю. Да я даже не помню, как логарифмической линейкой пользоваться, хотя когда-то давно интересовался по приколу. В старинной, полуторавековой давности технике я тоже ни бум-бум. Так что инженером мне себя не назвать, спалюсь. "Киса, хочу спросить вас как художник художника… Вы рисовать умеете?" Вот-вот. Всё, что имеет пересечение в моих знаниях с местными реалиями, это физика и математика в рамках средней школы, ну, может, первых курсов университета. Серьезную математику я даже с таким вековым отставанием не потяну. Вот и кто я теперь после этого? Попробовать учителем себя назвать, все-таки уважаемая профессия. Преподавал, мол, физику и математику, а сейчас всё из головы выветрилось, надо учебники полистать, повторить, после фронта. А что на фронте было, тоже забыл? Ага, после контузии. Ретроградная амнезия, все забыл. Лишь бы не было бы встречи с родственниками или сослуживцами нынешнего тела, а то будет "Узнаю брата Колю!" как у тех же Ильфа и Петрова.
Для того, чтобы девушка не стала продолжать расспросы, где и в каком учебном заведении я обучался, я поспешил перевести разговор на другую тему: "Елизавета Михайловна, прошу прощения, но вы не будете против, если я проведу осмотр одежды и вещей нападавших?" — завернул я эвфемизм для обозначения выворачивания их карманов, интересуясь их содержимым, даже не совсем с меркантильным смыслом. В компьютерных игрушках, в которых я бегал и стрелял когда-то в молодости, такое было обычным делом, у убитых можно было найти много полезного для дальнейшей игры. Сейчас же мне было интересны какие-то детали этого странного места и времени, этого сна, где я находился. Девушка в ответ на вопрос молча покачала головой. Я подошел к убитому, напавшему на меня с ножом. Он лежал на спине, глядя вверх неподвижными глазами. В центре груди на пальто виднелось пулевое отверстие. Натурализм мертвого тела и необходимость в буквальном смысле залезть к нему в карманы сильно отличалась от подобных действий действий в любой игре в неприятную сторону. Стараясь не смотреть убитому в лицо, я присел и сунул руку в левый карман его пальто и наткнулся на что-то металлическое. Вытянув предмет, я увидел небольшой пистолет из разряда тех, что называют дамскими. На ствольной коробке было написано "BROWNINGS PATENT". Нажав защелку снизу на рукоятке и вынув магазин, я увидел, что магазин полный. Вернув магазин обратно и продолжив осмотр кармана, я нашел еще несколько мелких патронов к пистолету. Переложил всё найденное к себе в шинель, поискал в другом кармане у убитого и нащупал небольшой бумажный сверток. Вынув его и развернув, увидел обрывок газетного листа с завернутым в него белым порошком. "Больной был, а это лекарство?" — подумал я. "Марафетчик он", — раздался поясняющий девичий голос сзади. Я оглянулся, Елизавета Михайловна стояла в нескольких шагах и смотрела на результат моих поисков. Пару секунд я непонимающе смотрел на неё, потом до меня дошло. Я вытряхнул содержимое свертка в снег, встал и попытался рассмотреть текст газетного обрывка. Это была неровная полоска с газетного краю, на котором в старой орфографии значилось "Новая Петроградская газета: политическая и литературная… февраля 1918 г".