– А ты поди и со знаменитыми артистами там встречался? – это наш старший спросил.
– Да, конечно встречался, как без этого.
– Рассказал бы что-нибудь, это ж всем интересно было бы.
– Кто вас интересует, называйте – расскажу.
– Про эту расскажи… про тётю Валю которая, – попросил Мыльников.
– Про Леонтьеву? Пожалуйста, я с ней работал на передаче «От всей души»… нормальный человек, что большая редкость для телевидения, могла конечно и покричать, но негромко и недолго, быстро отходила. Очень обаятельная, но у неё в семье, кажется, проблемы какие-то были, так что она не особенно общалась за рамками программ-то…
– А что за проблемы?
– Да с мужем, точнее с мужьями у неё не заладилось, с первым развелась, со вторым собиралась разводиться, потом я уволился и окончания этой истории не знаю.
– А правда, что для молодых актрис там у вас одна дорога на экран, через койку? – спросил один из киевлян.
– Я в эти дела подробно не влезал, уж очень противно, – отвечал Максим, – но таки да, очень много актрис карьеру именно на этом и заполучили. А многие наоборот, разрушили, если отказывали, кому не надо отказывать.
– Давай подробности! – это уже чуть ли не коллективно сказали трое-четверо.
– Ну вот была такая Катя Савина, помните наверно? (народ закивал, что да, конечно). «Приходите вчера» самая известная из её работ, так вот – отказала она Пынину… ну да, тому самому, а он так обиделся, что перекрыл ей дорогу на экран.
– А ещё обратный пример хотелось бы, – настаивал Мыльников.
– Могу и обратный, запросто… Белобрысикова все свои роли (ну не все, но большинство) получила, потому что ни в чем не отказывала Гераськину. Еще школьницей причём, она в 16 лет в кино пришла.
– Даааа, – выдохнул народ.
– А Пугачёву видел, общался?
– Кто ж её в Останкино не видел… про эту хабалку мне что-то совсем говорить не хочется.
– Почему это?
– Суперзвезду из себя корчит, а на деле обычная вздорная баба с дикими амбициями. По десятку дублей, помнится, приходилось записывать, пока она во все ноты не попадет.
Разговор об Останкино на этом как-то сам собой увял, а вместо этого начали расспрашивать киевлян про Тарапуньку со Штепселем и про Софию Ротару.
– А чего Тарапунька? – переспросил Богдаша, – помер он, в прошлом году и помер. А один Штепсель двоих конечно не заменит. А Ротару больше в Москве живёт, хотя у неё есть квартира и в Киеве, на Крещатике.
– А что, каштаны на Крещатике по-прежнему цветут?
– Куда ж они денутся. Только это не те каштаны, которые есть можно – там специальные сорта выращивают в питомниках.
– А киевские торты всё ещё продают?
– Да, только очередь надо занимать с утра… мне, если честно, они не очень нравятся, слишком сладкие, – на этом Богдаша и закруглил вечер расспросов и воспоминаний.
Хвынтокрыл
А на следующий день мы опять продолжили свои бесконечные поездки в Халактырку, без киевлян, у них своя какая-то программа была, один только раз с нами съездил Богдаша. Вертолёты, стоявшие на поле, он сразу же обозвал по-своему хвынтокрылами, нам это название очень понравилось. Хвынтокрылы по-прежнему так и стояли, уныло уронив лопасти, и нас они никуда везти не хотели. С понедельника по среду включительно не хотели, а в четверг что-то тяжёлое, видимо, сдохло в лесу, потому что сразу же по приезду, время где-то около полудня было, из диспетчерской выбежал взволнованный Петрович и заорал, что МИ-8 ждёт не дождётся наших грузов, погнали загружать.
Выкатили тележку с родными ЭВМ, упакованными в деревянные ящики, быстро погрузили их в железную машину, влезло почти всё, но тут подошёл суровый пилот и высказался в том смысле, что кроме ящиков он больше никого взять не может, максимум только одного сопровождающего, чтобы перегруза не случилось. А это значит что? Правильно, что нам надо посчитаться и определить того самого одного сопровождающего.
– Ну чего, орлы? – спросил Петрович, – кто сегодня желает полетать?
Орлы хлопали глазами и лететь не рвались. Тогда я потянул одеяло на себя.
– Я могу, Евгений Петрович. Всю жизнь мечтал на такой машинке прокатиться.
– Возражений ни у кого нету? – спросил Петрович, строго оглядев строй.
Никто возражать не стал.
– Ну тогда залезай и с богом, – и он не по-советски как-то перекрестил меня, – а мы уже следующим рейсом подвалим, подготовь там для нас площадку.
И я залез в нутро громыхающего чуда о четырёх лопастях, перед тем, как второй пилот за мной люк задраил наглухо, ещё и ручкой сделал остающимся товарищам, идиот… Почему идиот, спросите вы? А потому что не знал, что мне предстоит в ближайшем и не очень ближайшем будущем, вот почему.