– Случилось, – хмуро отвечал Петрович, – причём очень много чего… пойдем в казарму, на месте расскажу и покажу.
И мы все вместе вошли в главный вход здания казармы-общежития, не ожидая ничего хорошего. Петрович провёл нас в медпункт, подтверждая мои самые плохие ожидания.
– Вот, – сказал он, – показывая на лежащего на топчанчике замполита, – у него колотая рана живота. И ещё Андрей умер.
– Ничего себе, – потрясённо сказал я, – только по часик отошли, а тут вон оно что… и как же это случилось?
– Обыкновенно, – ответил Петрович, – за Андреем же никто не присматривал, вот он и нашёл где-то ножик, длинный и острый, на кухне наверно. А потом подстерёг Илью и всадил нож ему в брюхо. А тот в ответ разрядил своего Макарова ему в рожу – разворотило так, что смотреть страшно… мы тело Андрея перетащили пока в кухонный холодильник, там один свободный стоял. Такие дела вот.
– А по какой причине он на Илью-то накинулся?
– Да по той же самой, что и на тебя, из-за Оксаны… Андрей кричал что-то типа «ты, сука, у меня девку увёл»… одни проблемы из-за этой Оксаны, – выложил он, наконец, своё главное умозаключение. – И решать надо что-то с её выдачей, до шести вечера час остался с хвостиком.
– Так, – решительно сказал я, – раз замполит из игры вышел, а мичман сейчас недоступен, то главным на нашей базе вроде как ты должен быть, верно?
– Не надо мне такой радости, – замахал руками Петрович, – вон пусть Коска командует, он старше и опытнее.
– Я тоже не хочу, – тут же отозвался коряк. – Ты, Антоша, тут самый активный, вот и бери руль в руки.
– Думаете откажусь? – со злорадством отвечал я, – да не дождётесь, принимаю командование. Значит ты, Коска, посмотри, что тут с замполитом, вдруг поможешь чем-нибудь. А Оксана-то где?
– Ревёт в общаге, – ответил Петрович.
– Ладно, не до неё сейчас. А мы с тобой идём в радиорубку и попытаемся ещё раз связаться с этой страшной Айей, ситуация же изменилась, вдруг у них там какие-то новые требования возникли, а старые например пропали.
В коридорах научного корпуса ничего не изменилось… хотя нет, запах какой-то появился, и не затхлости, а химический, вроде карболки. Спросил у Петровича, не личный ли это мой глюк, оказалось, что нет, он тоже чувствует что-то такое, но очень слабо.
– Как тут с ними управляться-то, с этими рациями? – внезапно озадачился я.
– Здесь где-то инструкция была, сейчас почитаем, – не растерялся Петрович, выуживая со стеллажа толстую такую книженцию. – Значит Р-642Б Окунь это у них приёмник, а Р-677 Вихрь передатчик… частота здесь наверно та же самая стоит, не менял с тех пор никто… как включается… ага, это вот здесь.
И он поднял вверх толстый тумблер, стойка ожила, заморгав в разных местах разноцветными лампочками.
– А теперь бери наушники и вызывай свою Айю или как её там, – сказал мне Петрович.
Взял наушники, надел, постучал пальцем по микрофону, потом сказал:
– Вызываю Айю, вызываю Айю, ответьте… если есть кому отвечать…
Ответом мне была тишина.
– А точно эта частота? – спросил я у старшего, – и может мы чего тут включить забыли?
– Сейчас посмотрю, – углубился тот в методичку, – так… это не надо… это не обязательно… точно, мы ж на передачу не перещёлкнули.
И он перевёл ещё один большой тумблер вправо.
– Давай ещё раз.
Я повторил свою мантру про Айю, через несколько секунд в наушниках раздался холодный металлический голос.
– Айя на проводе, кто говорит?
– Говорит Антон Яблочкин, – быстро ответил я, – так сложилось, что все офицеры у нас не могут выполнять свои обязанности, так что я теперь за старшего.
– Понятно, – ответил мне голос, – и что ты хотел сказать, Антон Яблочкин?
– Хотел спросить, ваши условия по Оксане остаются в силе или как?
– По какой Оксане? – поинтересовался голос.
Я переглянулся с Петровичем и продолжил:
– Ну как какой – вы же с утра поставили условием нашего освобождения передачу вам Оксаны как её… Серебровой.
– Это ошибка, никаких условий мы не ставили.
– А замполит-то у нас хитрый гусь, – сказал я Петровичу, – свою игру ведёт какую-то.
– Вёл, – уточнил Петрович, – скорее всего он не выберется после такой раны.
– Хорошо, – сказал я в микрофон, – условий вы не ставили, а мы просто перепутали, тогда расскажите про ваши планы и что нам теперь делать?
– Наши планы это наши планы и знать вам о них не надо, – сурово отвечал голос, – а вам ничего делать не надо, потому что жить вам осталось около трёх часов в лбом случае.