– Дела эти общие, – решительно отвечал ей я, – так что всем надо присутствовать. Тем более, что на открытом пространстве в ближайшие минуты будет не совсем безопасно. Я правильно понимаю политику партии, Кеша?
– Правильно, – буркнул себе под нос ворон, – не отвлекайся от главной темы.
Мы дошли до двери в подвал – обычная деревянная советская дверь, из дюймовой доски, выкрашенная половой коричневой краской. Замок на ней имелся, стандартный висячий, но он был разомкнут и висел на одной петле, так что лом с топором не понадобились. Лом я отставил в угол, а топор таки прихватил с собой.
– Открывай дверь и спускайся, – скомандовал я мичману, – а мы все за тобой пойдём. Внизу сначала включаешь свет, на стенке слева, потом поворачиваешь направо, отходишь от лестницы на десять шагов и тормозишь возле железной двери.
– Что-то ты раскомандовался, – пробурчал Семён, – тут я вообще-то старший по званию.
– Звания у нас временно отменяются, – нашёлся я в ответ, – так что топай без разговоров.
Спустились в подвал, свет сразу там вспыхнул, тусклая лампочка под потолком была вся покрыта пылью, но разглядеть, что там вокруг неё, было как-то можно. Мичман уже топтался возле металлической двери, выкрашенной всё тем же казённым суриком.
– И что дальше? – спросил он у меня.
– Что-что, открывай дверь и заходи, – сказал я, осторожно поправляя топор за поясом.
За дверью оказалось большое помещение, в половину примерно всего этого корпуса, ярко освещённое лампами дневного света. И всё оно, это помещение, было уставлено одинаковыми белыми столбиками в метр высотой, которые тихо гудели, на пределе слышимости, и светились зеленоватым таким сиянием с переливами в синий.
– Это ещё что за хрень? – растерянно спросил мичман. – Мы такого не завозили и не устанавливали.
– Это генератор изменяемой реальности, дорогой Семён Аркадьич, – сказал голос из глубины помещения.
И из-за одного из этих столбиков вышел Лёлик Рабинович, голос ему принадлежал, оказывается.
– А ты-то как здесь оказался? – вызверился мичман. – Вы же все должны были пропасть с концами?
– Я, значит, не пропал, а здесь оказался, – отвечал Лёлик.
– А что за генератор-то? – задал свой вопрос я. – И как он изменяет реальность?
– Могу рассказать во всех деталях, хотя это и совсекретные данные, но сейчас оно уже всё равно…
– Намекаешь, что нам всё равно всем подыхать тут? – уточнил Семён.
– Ну да, на это самое, – каким-то потерянным голосом отозвался Лёлик. – Пойдёмте на воздух выйдем что ли, там и расскажу, а то я видеть это зелёное свечение больше не могу.
И мы гуськом вышли (а Кеша вылетел) обратно на улицу. Сели на скамеечку напротив спортплощадки, мичман с Лёликом закурили Беломор, я отказался, и тогда Лёлик начал свой монолог.
– Началось всё это лет пять назад… или даже шесть. Проект был разработан в Курчатовском институте, точнее в его филиале в Серпухове, и назывался он «Кижуч»…
– Почему «Кижуч»? – не смог удержаться от вопроса я. – При чём тут рыбы?
– Я не знаю, об этом у курчатовцев надо спросить… скорее всего рыбы тут вообще не при чём, а просто взяли популярное камчатское слово, вот и всё.
– То есть проект изначально привязывался к Камчатке?
– Да, к ней. Исполнителем на месте был выбран наш АКИН, а меня поставили типа негласным куратором.
– Так а в чём же суть этого «Кижуча» была? – спросил мичман.
– Там очень хитро формулировалось, но если коротко и в двух словах – улучшение и исправление поведенческих рефлексов и инстинктов человеческого сообщества.
– Волновое воздействие? – спросил я.
– Да, но не только. Курчатовцы в процессе какого-то своего эксперимента случайно открыли, как фиксировать, создавать и использовать гравитационное воздействие.
– Иди ты, – вырвалось у меня, – насколько я знаю, гравитация пока что остаётся неизученной терра-инкогнитой.
– Значит не всё ты знаешь, не совсем уже неизученная она и не полностью инкогнита. Короче говоря, эти грави-волны помимо прямого своего назначения имеют побочный эффект, некое воздействие на психику человека. Очень разных форматов воздействие. В Москве и вообще на Европейской части СССР решили испытания этих волн не проводить, сплавили это дело подальше. Ну а дальше Камчатки у нас только Чукотка, но там уж очень нехорошие условия.
– Ладно, с местом всё понятно, а что там с воздействием на психику? И ты извини, и при чём тут курчатовцы? Это уже институт Сербского какой-то начинается.
– Это я не в курсе, – быстро ответил Лёлик, – может курчатовцы выбили расширение сферы своих компетенций, может Сербский тоже тут как-то участвует. В общем завезли всё это оборудование сюда вот, на Ольховую бухту…