— Но это как раз и странно! Ведь Брунель не мог заставить голоса приказать Лизе убить его самого…
Возникла пауза, которая длилась с полминуты. Потом Модести сказала:
— Это дело рук Адриана Шанса. Готова поспорить на что угодно. Возможно, он каким-то образом пронюхал про магнитофон и передатчик. Наверное, несколько дней назад. Возможно, конечно, он выяснил это давным-давно, но мне это кажется сомнительным. Помнишь, Джайлз, как он держался сегодня, когда выяснилось, что Брунеля не стало? Он был на седьмом небе от радости. Как человек, который получил целое состояние. Нет, как человек, который получил в наследство целое королевство! Если разобраться, так в смерти Брунеля, кроме него, винить некого. Ему захотелось самому править королевством Брунеля. Вот он и нашел безопасный способ убрать Брунеля и не бояться ни полиции, ни чьей-то мести. Он внушил Лизе, что Брунеля необходимо убрать. И она оказала ему эту маленькую любезность.
— Все сходится, — кивнул Вилли. — А теперь малыш Адриан вещает по радио, не жалея сил, чтобы Лиза проделала дырки в нас троих. Молодец, инициативный парень!..
— Лиза прожила не один год с этими Голосами, — сказала Модести и зябко передернула плечами. — Сможет ли она прийти в себя после всего этого? — Она перевела взгляд на Джайлза. Ярость оставила его, и теперь молодой доктор погрузился в тяжкие раздумья. Он почесал в затылке и сказал:
— На это уйдет немало времени. Но ничего. Все равно мне придется побыть с ней, пока она не поправится. — Он протянул руку в сторону Вилли. — Дай мне, пожалуйста, этот зуб.
— Хочешь ей обо всем рассказать?
— Да, как только она немного окрепнет. У нее, видать, отличная психика, иначе она давным-давно уже свихнулась бы от этих Голосов.
Вилли нерешительно протянул ему зуб.
— Я вообще-то подумал. — Он посмотрел на Модести и продолжил: — Чтобы привести в порядок ее головку, требуется специалист, разве не так?
— Верно, — сказала Модести, глядя на Лизу. — Но учти: ей необходимо чудесное исцеление. А доктор Джайлз Пеннифезер — отличный целитель. Маг и волшебник.
Десять минут спустя они стали устраиваться на ночлег. Вилли занял позицию у входа в пещеру. Он должен был провести без сна четыре часа. Модести Блейз завернулась в одеяло неподалеку от Вилли. Глубже в пещере, у стены, устроился Джайлз Пеннифезер. Он сидел, по-прежнему держа находившуюся в отключке девушку за руку, и тихо, но бодро рассказывал ей какую-то историю из своего студенческого прошлого:
— Его звали Феншо… А может, Кению? Не важно, по крайней мере, что-то в этом роде. Очень странный больной. Имел привычку глотать осколки стекла, болты, гайки. Испытывал к ним странное влечение. Когда его вскрыли, у него в желудке нашли с полфунта металлолома. А когда он еще был жив, я мерил ему температуру и вдруг он схватил термометр, откусил от него большой кусок и проглотил. — Пеннифезер тихо хохотнул. — Господи, представляю, какая у меня сделалась физиономия! А я даже боялся прослушать его стетоскопом, вдруг откусит кусок. Я за него, между прочим, выложил два с половиной фунта.
Модести попыталась отключиться, но пять минут спустя откинула одеяло и придвинулась к Вилли, затаившемуся у входа, и взяла его под руку.
— Привет, Принцесса, — сказал он.
— Привет, Вилли! Все равно я не засну, пока не узнаю, что с тобой случилось.
— Это когда они выбросили меня из самолета?
— Ну да. Я пыталась вычислить, как развивались события, но запуталась. Мы ведь шли на трех тысячах футов, так что не важно, угодил ты в деревья, в воду или даже в огромный стог сена. Все равно ты должен был разбиться в лепешку.
— Я выступил куда удачнее, — рассмеялся Вилли, — хотя, кажется, не установил мировой рекорд. — В его голосе послышалась обида. — Это нечестно, потому что все равно нельзя двигаться со скоростью выше критической, даже если ты начинаешь с двадцати тысяч. Короче, я шел никак не медленней остальных…
— Это еще кто такие?
— Ну, был такой парень по фамилии Ворсфолд. Хвостовой стрелок в «ланкастере» во время второй мировой. Их подбили над Францией, и он пролетел семь тысяч футов в хвостовой секции. Отделался переломом ноги и нескольких ребер.
— А другие?
— Были и они…
Модести всегда поражалась тому, как Вилли Гарвин запоминал все, что когда-либо слышал или читал. Не было предмета, о котором он не мог сообщить какие-то неизвестные ей сведения, как правило, любопытные до причудливости. Она сказала:
— Неплохо, конечно, но этот тип сжульничал. У тебя ведь не было хвостовой секции.
— Нет. Но и у Алкмейда тоже ее не было. Он выпал над Германией на восемнадцати тысячах. Самолет загорелся. И парашют его сгорел до того, как он успел его надеть. Тогда Алкмейд решил не дожидаться, пока поджарится, и прыгнул. Падал минуты две. Потом его пронесло по верхушкам елей, запорошенных снегом, и наконец швырнуло в кусты. Отделался вывихом колена и растяжением мускулов на спине.
Модести нетерпеливо дернула его за рукав.
— Отлично. Но у тебя не было заснеженных деревьев и сугробов. Хватит мучить меня, Вилли. Рассказывай все по порядку!
— Ладно. Только снег там как раз был, другое дело, что ты его не видела.
— Но снега ведь в тех горах начинаются выше, разве нет?
— Ты права. Но за два дня до этого случился обильный снегопад. Помнишь снежные полосы на склонах? Ну так вот… — Вилли осекся. — Нет, лучше я действительно расскажу все по порядку. До того момента, как я выскользнул из смирительной рубашки, я был слишком занят, чтоб испугаться. Я пытался удавить Джако или захватить его с собой в полет. Но когда я полетел вниз, то, признаться, крепко струхнул. — Вилли усмехнулся. — У меня аж ноги побледнели, Принцесса. Короче, когда я начал падать, что изловчился и пошел головой вперед, а руки раскинул в стороны. Сам не знаю, как это вышло. Я был по-прежнему привязан к стулу и свободы действий у меня не было, но я все-таки принял такую позу — на всякий случай.
Модести сама нередко пользовалась такой позой, когда совершала затяжные прыжки с парашютом. Это позволяло перейти в почти горизонтальный полет. Иногда удавалось начать двигаться по горизонтали со скоростью сорок миль в час. Вилли между тем продолжал:
— Главное, я начал падать уже со скоростью двести миль в час, потому как выпал из самолета. Впереди я увидел заснеженный отрог горы и решил постараться миновать его, прежде чем уж приземлиться раз и навсегда. Трудно сказать, почему я так решил. Наверное, потому что внизу были сплошные камни, и я надеялся, что на той стороне меня ждет подстилка помягче.
Модести почувствовала, как он пожал плечами, потом снова заговорил:
— Сам не знаю, на что я надеялся. Тогда я не видел никаких снежных заносов, но и двадцать футов снега было бы плохой подушкой. Но ты же сама знаешь, Принцесса, как это бывает. Всегда хочется думать, что вдруг все как-то образуется. Вдруг случится чудо. — Он помолчал и с удивлением в голосе добавил: — И знаешь, чудо в общем-то случилось. Я прошел над отрогом на высоте двести пятьдесят футов и на той стороне увидел…
— Снег?
— Не просто снег. Огромный нанос! Это поработал западный ветер. Такое скопление снега было только на восточных склонах, потому-то мы и не увидели его из самолета. Знаешь, как порой случается. Снегу выпало несколько дюймов, но ветер начинает сгребать его в гигантскую кучу. В основном, конечно, снег успел растаять накануне или таял теперь. Но там оказалась большая лощина, которая как раз шла вниз точно подо мной. Я летел прямо над ней.
Вилли вынул пачку сигарет, предложил одну Модести, потом щелкнул зажигалкой, дал ей прикурить, закурил сам.
— Глубокая лощина?
— Оказалось, футов двадцать — тридцать. Вообще-то маловато. Если ты путешествуешь со скоростью сто двадцать миль в час, то двадцать с чем-то футов снега плохо смягчат удар. Но тогда мне в голову пришла мысль. — Модести увидела в свете от сигареты его улыбку. — Я ведь падал уже секунд двадцать, так что пора было начать шевелить мозгами. В моем распоряжении оставалась пара секунд. Я по-прежнему летел вперед и решил, что, учитывая мою скорость, мне очень помогло бы приземлиться в снег по касательной, так, чтобы подо мной оказалась подстилка футов в семьдесят — восемьдесят. Это погасило бы скорость до встречи с твердой породой.