— Она сама сказала, — ответила Кристин, хорошо понимая, что ее фраза подобна взрыву, и намеренно произнося ее, как нечто обычное.
— Она сама сказала? — воскликнула медсестра и добавила: — Великий Боже! — прежде чем броситься в комнату.
Когда она исчезла, на лестнице появился доктор Дир-ман.
— Вот вы где, мисс Станфилд. Я только что говорил с сэром Фрейзером по телефону. Он согласен со мной, что если от больной нет никакой реакции, лучше всего предоставить ей отдых еще на одни сутки.
— Мисс Хампден только что попросила пить, — с притворной скромностью сказала Кристин.
— Попросила пить! — воскликнул доктор Дирман. — Будь я проклят! — И он тоже исчез в спальне.
Кристин начала медленно спускаться по ступеням, возвращаться к больной не было причин. Ее работа, по крайней мере на этот момент, была выполнена. Она даже думала, что ей вообще не придется к ней возвращаться. Она знала, благодаря какому-то странному шестому чувству, которое всегда присутствовало, когда она облегчала чьи-то страдания, что Стелла не сможет снова погрузиться в кому, повинуясь собственной воле, и придать забвению происходящее вокруг нее. Ей понадобится время, чтобы постепенно вернуться к жизни, но она обязана это сделать, хочет того или нет.
Кристин взяла пакет, который оставила в холле, войдя в дом, и направилась к двери, когда услышала голос, позвавший ее с верхней ступени лестницы:
— Мисс Станфилд.
Она подождала, пока подполковник медленно спускался вниз, тяжело опираясь на перила и взмахом перенося забинтованную ногу со ступени на ступень. Оказавшись в холле, он сделал несколько шагов и открыл дверь в библиотеку.
— Вы не зайдете на минуту? — предложил он. — Мне нужно поговорить с вами.
Кристин исполнила его просьбу, стараясь в то же самое время побороть чувство неловкости. Комната, казалось, купается в солнечном свете. Она прошла туда, где перед камином несколько тесновато выстроились диван и стулья, но решила не садиться, подождать, пока к ней подойдет подполковник.
— Я хочу поблагодарить вас, — сказал он.
— Пожалуйста, не стоит, — тут же ответила Кристин.
— Когда сэр Фрейзер спросил меня, можно ли ему привести вас сюда, я подумал, что он сошел с ума. Я не верил в божественное излечение, а когда увидел вас, то, к стыду своему, должен сказать, почувствовал себя оскорбленным тем, что он привел такую молодую и, простите за определение, хорошенькую. Мне казалось, что ваша помощь Стелле не только маловероятна, но буквально невозможна. Я консультировался со многими врачами, и все они в конце концов приходили к одному и тому же выводу, что ничего нельзя сделать. А теперь… — Подполковник развел руками.
— Пожалуйста, не нужно так говорить, — сказала Кристин. — У меня ведь могло ничего не получиться. Откровенно говоря, я сама не понимаю, что произошло и почему. Вашей сестре лучше, думаю, сейчас она будет быстро поправляться.
— Вы придете завтра повидать ее? — спросил подполковник.
— Если в том есть необходимость, — сказала Кристин. — Но, мне кажется, что доктор Дирман…
— К черту доктора Дирмана! — воскликнул подполковник. — Он старый дурак и всегда таким был. Но он наш семейный врач и лечит всех нас с самого детства. В данном случае нам не нужно считаться ни с ним, ни с кем бы то ни было, только со Стеллой. Так вы придете?
Кристин улыбнулась его запальчивости. Последовал простой ответ:
— Если она захочет.
Подполковника беспокоил и смущал еще один вопрос.
— И вот еще что, мисс Станфилд, как я могу выразить свою благодарность, свою и Стеллы?
Кристин понимала, что он имел в виду.
— Никак. Будем откровенны. Мне не следовало бы получать гонорары за подобную деятельность, даже если бы я захотела. Все это очень непрофессионально, вы знаете.
— Конечно знаю, — ответил подполковник. — Сэр Фрейзер со всех нас взял обещание хранить глубокую тайну, прежде чем привести вас сюда. Доктору Дирману и медсестрам это не понравилось. Даже больше, если быть честным до конца, они были против вашего прихода.
— Я догадалась, — тихо произнесла Кристин.
— Но сэр Фрейзер поступил по-своему. Полагаю, он всегда так делает, он из тех ребят. Но я не могу позволить, чтобы все так и осталось.
Кристин посмотрела на него и улыбнулась:
— Наверное, я почувствовала бы то же самое. Но давайте больше не беспокоиться об этом, пока ваша сестра по-настоящему не поправится, не встанет на ноги. В тот день, когда она спустится вниз и пойдет на прогулку… мы закатим вечеринку, хорошо?
Подполковник расхохотался, откинув назад голову.
— Благодарю вас, — сказал он и протянул ей руку. — Однажды я придумаю способ, как лучше это выразить.
— Мы преодолели всего лишь первое препятствие. — Кристин взяла серьезный тон. — Ваша сестра несчастлива. Вы знаете об этом?
Лицо подполковника помрачнело.
— Я думаю об этом вот уже три года, — сказал он и резко повернулся к окну, спиной к Кристин. Так он постоял с минуту, а затем вновь повернулся к ней лицом, выражение которого поразило Кристин. — Не знаю, стоит ли рассказывать вам, — мрачно произнес он. — Если мне в небе удавалось подстрелить фрица, я думал о сестре. Когда я смотрел, как вражеский самолет падает вниз на землю, я думал о ней. Мне казалось, что я каким-то образом мщу за нее. Вы можете подумать, что это глупо, но такие мысли были со мной в течение трех лет. Я даже становлюсь сам не свой, когда думаю о ней. Она была такой хорошенькой, такой веселой, и мы значили друг для друга очень много, пока… — Он вдруг замолчал. — Боюсь наскучить вам. Стоит мне заговорить об этом, я превращаюсь в фанатика.
— Нет, что вы, — быстро произнесла Кристин, но поняла, что подполковник не намерен рассказывать дальше.
С усилием он взял себя в руки.
— Я не предложил вам сигарет, — сказал он. — Вы курите?
Кристин покачала головой и посмотрела на часы.
— Мне пора, — сказала она. — Если поспешить, то я смогу вернуться домой к чаю.
— Вы живете за городом, кажется? — спросил подполковник. — По-моему, сэр Фрейзер говорил.
— Да, в графстве Суррей, — ответила Кристин.
— Чем вы занимаетесь? Я хочу сказать, помимо этого рода деятельности?
— Как правило, я не занимаюсь «этого рода деятельностью», — улыбнулась Кристин. — По правде говоря, в Англии это мой первый опыт. Я только недавно вернулась из Америки, куда меня эвакуировали.
— Очень разумно, — заметил подполковник.
— Напротив, в свое время меня это очень сильно обидело, — ответила Кристин. — Полагаю, всем подросткам следовало остаться в Англии.
— Война не для детей, в каком бы возрасте они ни были, — произнес подполковник.
— Зато она быстро учит, — возразила Кристин. — А пока я чувствую себя совершенно необразованной. Теперь мне действительно пора. Я приеду завтра, если не поступит никаких известий от вас или доктора Дирмана.
— От меня уж, конечно, не поступит, — ответил он. — Что касается Дирмана, то не слушайте этого старого пустозвона.
Кристин рассмеялась. Она продолжала улыбаться, когда торопливо шла по дороге в поисках такси. «Он мил, — сказала она себе, — и нравится мне». Она легко представила, как он парит в небе, ей даже легко было представить холодную расчетливую ярость, с которой он сбивал самолеты, думая о больной сестре, неподвижно лежащей в полном одиночестве среди роскоши их дома.
Одиночество! Вот ключевое слово, подумала Кристин, и тут же поняла, что сама всегда страдала от одиночества — долгие годы, пока не жила дома, в детстве, когда была от-чуждена от отца, да и теперь тоже, когда она, по собственному выражению, представляет собой ни то ни се — подвешена между небом и землей — и не знает, куда приткнуться.
Одиночество! Да, Стелла, должно быть, была одинокой, и Харри Хампден тоже, когда вернулся домой в тихий, пустой особняк, заполненный безликими врачами и медсестрами.
Вот, значит, как его зовут — Харри. Имя подходит ему, решила она. Несмотря на свою репутацию одаренного и умного человека, в нем чувствовалась энергичность и запальчивость, свойственные, по мнению Кристин, людям по имени Харри. Еще в школе они с подружками часто обсуждали мужские имена, какие им нравились больше всего, и «Харри» почти всегда возглавлял список.