– Нет-нет-нет, ягода, в одежде спать ты не будешь. Я набрал тебе ванну, с пеной и солью, полежишь несколько минут, пока я соображаю лёгкий ужин. Так тебе самой будет завтра лучше, чем если ты сейчас заснёшь голодная и не освежившаяся с дороги.
– Сергей Дмитрич, – сонно бормочу я. – Ммм, вы такой занудный профессор! Всё учите и учите… Разве нельзя просто дать человеку поспать?
– Занудный, значит? – усмехается он. – Ну, сейчас я тебе покажу! Есть у меня пара способов, как тебя взбодрить!..
Одним рывком мужчина снимает с меня штаны вместе с трусиками и звонко шлёпает ладонью по обнажённым ягодицам. От неожиданной вспышки жжения на коже оковы сна мгновенно рассеиваются, и я обиженно воплю на всю квартиру:
– Ты с ума сошёл?! Мне же больно!
– Нет, Юль. Тебе не больно. На самом деле нет. Кожа горит, но я не пытался ударить тебя, не так, чтобы причинить боль. Лишь лёгкое предвкушение удовольствия.
Он нежно гладит ушибленное место, шлёпает снова. Теперь его рука приземляется в опасной близости к промежности, и я выпячиваю попку, чуть раздвигая ноги, чтобы он коснулся менятам.
– Проснулась? – В голосе Суровина чувствуется самодовольная улыбочка, и я хихикаю:
– Только ради продолжения!
Ещё один шлепок, и Сергей гладит меня между ног, размазывая сок вдоль складок и поднимаясь выше. Ставит меня на четвереньки, одной рукой приспуская свои штаны, и моментально врывается в лоно.
От резкого заполнения я всхлипываю. Сергей Дмитрич стискивает пальцами мои бёдра, задавая высокоскоростной темп обратно-поступательных колебаний, от которых я сотрясаюсь внутри и снаружи. На копчик приземляется тёплая влажная капля, и в следующее мгновение Суровин размазывает слюну, увлажняя отверстие анального входа. Мягко и осторожно толкается туда пальцем, двигаясь синхронно с каждым проникающим резким ударом. Возбуждение концентрируется. Яркие, ослепляющие вспышки удовольствия ударяют мелкими разрядами, пока не взрываются, рассыпаясь миллионами мурашек по коже. Мои громкие стоны заполняют напряжённую тишину, когда меня накрывает лавиной оргазма, и где-то за ними и оглушающим биением сердца в ушах я слышу сдавленный стон мужчины, который торопливо выскальзывает из меня, чтобы выплеснуть семя на мои бёдра.
Я обессиленно утыкаюсь лбом в подушку. Моя пятая точка остаётся торчать кверху, но мне всё равно. Я млею от глубоких душевных волнений такой невероятной первой любви и полного физического удовлетворения своих похотливых и низменных потребностей. Даже немножко неловко, что я настолько чувствительна к интимной близости с этим конкретным мужчиной!..
Суровин проходится невесомыми поцелуями вдоль моего позвоночника, звонко целует полушарие ягодиц, поглаживая второе. Он нежен, нетороплив, оглаживает кончиками пальцев всю меня, втирая семенную жидкость в тонкую кожу, словно помечая своим запахом. А когда мы окончательно отходим от вспышки безудержной страсти, подхватывает на руки и несёт в ванную.
– Сергей Дмитрич, ты лучший! – шепчу в его губы, которые расползаются в довольной улыбке.
– Это ты лучшая, Юлька. И это ты делаешь меня таким.
Оставив меня нежиться в пушистой пене, мой мужчина мужественно берёт на себя приготовление ужина. Но вскоре возвращается с двумя бокалами вина и зажигает свечи, и мы просто лежим обнявшись, попивая из пузатого хрусталя и неторопливо обсуждая поездку.
Наш вечер наполнен романтикой и кажется мне нескончаемым. Но всё же вскоре наступает момент, когда Суровин притягивает меня к своей груди, укутывает в одеяло и желает приятных снов.
«Все мои сны о тебе», – хочу ему признаться, но засыпаю быстрее, чем успеваю даже до конца додумать эту мысль.
Как следствие приятного вечера, утро выдаётся отвратительным. Для начала, едва открыв глаза, понимаю, что ни я сама, ни Сергей не поставили будильник и я проспала первую пару. Начинаю бешено носиться по квартире, подкрашивая ресницы на ходу одной рукой и собирая рюкзак – другой. Суровин быстро сооружает какие-то сэндвичи, которые я проглатываю, не разбирая вкуса, делаю несколько свежесваренного кофе, а Сергей Дмитрич одевается, чтобы подвезти меня. Это здорово экономит время, и я лишь немного опаздываю на вторую пару.
Иду по опустевшему коридору к аудитории. Звук моих шагов гулко разлетается по этажу, ударяясь о стены и возвращаясь ко мне отчётливым эхом. Перед нужной мне аудиторией поворот к пожарной лестнице. Именно туда меня внезапно заталкивают. В темноте я не сразу могу разглядеть человека напротив, но стоит глазам чуть привыкнуть, я различаю прямо перед собой знакомые черты лица и тяжело сглатываю. Лена.
– Узнала, бывшая подруга? – со злостью цедит она. – Ну вот и встретились…
Ленка впивается пальцами в мои плечи и с силой толкает в сторону стены, отчего я больно ударяюсь лопатками и затылком. До искр из глаз.
– Отпусти! – прошу её, но она качает головой.
– Не так быстро. Сначала немного поболтаем.
Сейчас Лена похожа на безумную. Губы поджаты в тонкую нить, горящий злостью взгляд направлен прямо в моё лицо. Думаю, сейчас она вцепится в него своими нарощенными ноготками и выцарапает мне глаза, но она протяжно вздыхает, горестно и разочарованно.
– Да как у тебя совести хватает таскаться на занятия!.. – сетует бывшая подруга. – Тебя должны были выгнать! Видеть тебя не могу!.. Почему не выставили вон вместе с моим папашей?!
Она впечатывает в меня вопросительный взгляд, и я осторожно отвечаю:
– Потому что Сергей Дмитрич заступился за меня, взял всю вину на себя…
– Я не понимаю!.. – чуть ли не визжит она. – Он мог обвинить тебя… Он должен был…
Неожиданно я понимаю, чего Лена добивалась своим доносом. Она не подставляла отца и даже меня. Она хотела показать мне, что я ему безразлична. Безразлична настолько, что он готов скинуть всю ответственность на меня, лишь бы удержать своё положение. И это злит меня гораздо больше самого факта, что она сдала своего отца.
– Ты жалкая, эгоистичная, маленькая стерва! – медленно проговариваю и толкаю её в грудь. – Ничего в жизни сама не делала, кроме вечных интриг и склок! Ты понятия не имеешь, каково это – терять что-то, чего ты добился честным путём, потому что у тебя есть родители, которые всю жизнь приносили тебе всё на блюдечке с голубой каёмочкой… Всё, что у тебя есть, куплено на деньги твоего папы. Даже место в универе… Твоя квартира, все драгоценности и шмотки… Ты даже в магазин за продуктами не ходишь! И как ты отблагодарила его, а, Лен? Из-за тебя, из-за твоего детского, неокрепшего и эгоистичного мышления он потерял всё: эту работу, возможность преподавать в стране, издавать свои научные труды… Ты просто мелочная дрянь, которая считает, что весь мир обязан вращаться только вокруг тебя, и понятия не имеешь, сколько трудов вложено в твою безоблачную жизнь! Ты даже не потрудилась хоть раз подумать об этом своими куриными мозгами! Но с лёгкостью разрушила огромную и важную часть жизни своего отца! Ты реально считала, что он поступит иначе? Тогда ты ещё глупее… Тогда ты попросту не потрудилась даже узнать, что за человек твой отец! Он никогда не даст в обиду тех, кого любит, и будет защищать их ценой собственных интересов. Он и тебя защищает, Лен. Всегда. Жаль, что твои детские обиды не дают тебе этого понять…
Я тяжело вздыхаю и облизываю пересохшие от длинной тирады губы. Сомневаюсь, что до неё что-то дойдёт. Я не настроена столь оптимистично, как Суровин.
– Поэтому, Лена, – продолжаю, чувствуя усталость и некое подобие обречённости. – Ты просто оставишь меня в покое и перестанешь ещё больше пакостить отцу, который жизнь положил, чтобы ты каталась как сыр в масле. Ты, вероятно, даже не понимаешь, как тебе повезло!.. И несмотря на то, что ты творишь всякую дичь типа царапанья папиной машины и доносов декану, отец продолжает тебя любить и надеяться, что ты повзрослеешь и одумаешься.