— О том рано говорить… А признать… Коли Сильвестр Афанасьевич признал, так и я туда же…
— Да! Да, братки! Конечно, надо меня признать: куда вам деваться-то ещё! А уж я вас не забуду, когда на Москве сяду. Идёте со мной на Москву? Идёте? Вот и славно, вот, хорошо как… Всё-таки, пане полковнику, два мужичка… Два мужа! Это ведь уже прибавка к войску! Да какая! Что ты! Что ты! Славная прибавка!
— А ещё один в сенях лежит, от ран отдыхает! — улыбаясь прибавил полковник. — Как прочухается, тоже к нам зачислим. Этот целой сотни стоит, с ним одним можно Москву брать!
Феодора Борисовича зацепили эти слова. Он тут же сбегал в сени, долго разглядывал лежащего в углу, накрепко связанного полковника, чуть живого, но не потерявшего сознания. Разглядев его как следует Феодор вернулся в горницу.
— Верно… Экая падина… Быки такие бывали у нас, в Нижнем… Здоровущий, глаза — вот этаки!.. И рычит себе под нос… Он жив-то останется, как ты считаешь, пане?
— Непременно останется, ваше пресветлое величество!
— Это славно… Да, с таким можно Москву брать… А? Как тебя, Силуян… Си… Сильвестр? А? Можно?
— Можно, ваше величество, — подпел полковнику Сильвестр Афанасьевич.
— А я спать хочу! — взвизгнул вдруг Феодор. — Шли, шли… Трое суток ведь шли без отдыха!.. Полковник, ты мне постель приготовил? Опять клопов царской кровью кормить будешь? А? Как в той деревне, — как её?..
— Клопов у нас нет! Почивайте мирно, царь-государь! — Сильвестр сделал шаг вперёд и поклонился.
— Во! Видал! Врёт и глазом не моргнёт! — возмутился Феодор. — Клопов, говорит, нет! Как сие возможно? Не-ет! Не бывает!.. Да я и спать не стану без клопов! Меня и сон не возьмёт! Ну, ладно уж, давай без клопов! Давай. Только быстрее. Спать шибко охота!
Всю ночь феодорова стража разноголосо храпела в сенях у Манешки, а на утро Феодор Борисович и полковник решили приводить деревню к присяге. «Всё как и прежде учините!» — строго сказал пан Барашек своему воинству, и драные, чёрные от мороза, замордованно погядывающие злыми глазищами, мужики начали бегать по избам и гнать на мороз перепуганных старушек. Сильвестр заметил, что на каждом из мужиков-ратиков было что-то польское: то ли расшитые позументом шаровары, то ли шапка с пером, то ли щегольские красные сапожки, — впрочем, уже просящие каши.
— Ну как, Афанасьич, жизнь боярская? — спросил зевая Агафон, — Сладка тебе новая доля? Ты зачем этого бедолагу царём признал?
— А что ж? — раздумчиво ответил Сильвестр, — Чем не царь? Уж верно, не хуже Димитрия-царевича болящего… Отмоется, отъестся и станет царь не хуже прочих. Выбор-то у нас с тобой невелик: или нас эти мазурики саблями порубают, или — изволь, признавай… А потом… Есть у меня мысль заветная: знаешь, как только нелёгкая не выносит!.. А что как дойдём до Москвы? Обрастём по дороге народишком — и дойдём. А как народцем обрастём, так, может, и Москву возьмём? А? А не возьмём, — всё одно… Хуже не будет — ни нам, ни Москве.
— А коли возьмём, так ты у нас сразу первым царёвым человеком сделаешься… Наиважнейшим боярином на Руси…
— Ты зубы-то не скаль, послушник заболотный! Ты в таком случае сразу в патриархи у нас угодишь!
— Эх, добрые речи!.. Когда бы так… А что, из меня, думаешь, плохой патриарх выйдет? Ого!.. Я всем шороху задам! Они у меня все преподобием облекутся! И будем мы с тобой на пару Русью володеть…
Всех старух мужики выволокли на улицы и согнали к павлиным воротам; здесь поляки выстроили их в шеренгу. Утро было весьма морозным, старушки жалобно кряхтели, ратники размашисто хлопали себя по плечам, Агафон мелко скакал на месте, только полковника, казалось, не берёт мороз, — он, как ни в чём не бывало, расхаживал, распахнув доломан, сбив на затылок потешную свою шапочку, и только красный нос его с каждой минутой светил всё жарче и жарче, скоро приближаясь к тому опасному цвету, при котором растирать его будет уже бесполезно.
— Ну, начинай, — сказал, выглядывая из-за двери на крыльцо Феодор.
— Без вас, государь? — слегка вздёрнул брови полковник.
— Да без меня, без меня! Охота была на морозе дрыгнуть!.. Потом я выйду… Потом… Дам кое-кому к ручке приложиться и хватит с них! — и с этими словами скрылся в избе.
— Ну, так начнём! — Полковник хлопнул в ладоши. — Эй, бабы, и вы, честные господа! Весь вашу почтил своим прибытием государь всея Руси, царь великий, державный Феодор Борисович! Сей день вы должны вписать в свою память, как некий священный манускрипт! А чтобы лишнего не болтать, и нам тут всем не мёрзнуть, присягайте государю на верность, и тащите все, у кого что есть съестного: Феодор Борисович пировать желают! А присягать очень просто: сейчас наш новый епископ Агапий… нет… Агафон… вынесет крест, вы сей крест поцелуете, вот вам и присяга!