Прошли годы, а Джон Адаме Рейс, который прежде сталкивался с чудесами лишь в науке, так и не смог описать, что творилось потом в городке. У него создалось впечатление, будто из реального мира он угодил в сказочный, где нет ни времени, ни пространства. Не прошло и получаса, как с населением города и его окрестностей начало твориться такое, чего не бывало уже тысячу лет; казалось, вновь наступило средневековье, и целый народ, став свидетелем невероятного чуда, постригся в монахи; казалось, на древнегреческий город сошло с небес божество. Тысячи людей прямо на дороге валились на колени, сотни, не сходя с места, принимали монашеский обет, и даже приезжие, в том числе и оба американца, не могли говорить и думать ни о чем, кроме свершившегося чуда. Даже Альварес, и тот – что, впрочем, неудивительно – был потрясен до глубины души и сидел, обхватив голову руками.
В этой вакханалии благодати тонул слабый голосок маленького священника, порывавшегося что-то сказать. Никто его не слушал, и по тем робким знакам, какие он делал, чувствовалось, что раздражен он не на шутку. Миссионер подошел к краю парапета и, взмахнув ручками, словно пингвин – плавниками, попытался утихомирить бушевавшую толпу. Наконец, улучив момент, когда наступило минутное затишье, отец Браун сказал своей пастве все, что он о ней думает.
– Эх вы, глупые люди! – выкрикнул он с дрожью в голосе. – Глупые, глупые люди!
Но тут, как видно, он взял себя в руки, двинулся к лестнице своей торопливой походкой и засеменил вниз.
– Куда же вы, отец? – с еще большей, чем обычно, почтительностью поинтересовался Мендоса.
– На почту, – второпях бросил отец Браун. – Что? Нет, разумеется, чуда не было. С чего вы взяли? Чудеса так просто не совершаются.
И он побежал вниз, а люди падали перед ним на колени и умоляли его благословить их.
– Благословляю, благословляю, – тараторил на ходу отец Браун. – Да благословит вас Бог! Может, хоть тогда поумнеете.
Он пулей помчался на почту и дал епископу телеграмму следующего содержания:
«Здесь ходят невероятные слухи о чуде. Надеюсь, Его преосвященство не даст этой истории ход. Она того не стоит».
Он так разволновался, что, кончив писать, покачнулся, и Джон Рейс подхватил его под руку.
– Позвольте, я провожу вас домой, – сказал он. – Вы заслуживаете большего внимания, чем вам здесь оказывают.
Джон Рейс и отец Браун сидели в библиотеке. Стол священника, как и накануне, был завален бумагами. Бутылка вина и пустой бокал стояли на том же самом месте.
– А теперь, – с какой-то мрачной решимостью сказал отец Браун, – можно и подумать.
– Сейчас, по-моему, вам не стоит перенапрягаться, – возразил американец. – Вам необходимо как следует отдохнуть. И потом, о чем вы собираетесь думать?
– Между прочим, мне довольно часто приходилось расследовать убийства, – заметил отец Браун. – И вот теперь мне предстоит выяснить, кто убил меня самого.
– Я бы на вашем месте сначала выпил вина, – посоветовал Рейс.
Отец Браун встал, наполнил, уже во второй раз, свой бокал, поднял его, задумчиво посмотрел в пустоту и опять поставил бокал на стол. Затем снова сел и сказал:
– Знаете, какое чувство я испытал перед смертью? Вы не поверите, но, умирая, я испытал несказанное удивление.
– Вы, надо полагать, удивились, что вас ударили по голове?
– Наоборот, – придвинувшись к собеседнику, доверительно шепнул отец Браун. – Я удивился, что меня не ударили по голове.
Некоторое время Рейс смотрел на священника с таким видом, будто решил, что удар по голове не прошел для него бесследно, а затем спросил:
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что первый убийца занес надо мной дубину, но так и не опустил ее мне на голову. И второй убийца лишь сделал вид, что собирается пырнуть меня ножом – на теле и царапины не осталось. Все было прямо как в театре. Однако самое поразительное произошло потом.
Он задумчиво взглянул на заваленный бумагами стол и продолжал:
– Несмотря на то, что ни нож, ни дубинка меня не коснулись, я вдруг почувствовал дурноту и чудовищную слабость в ногах. Дубинка и нож тут, разумеется, ни при чем. Знаете, что я подумал?
И с этими словами отец Браун показал на бокал с вином.
Рейс поднял бокал и понюхал вино.
– Думаю, вы правы, – сказал он. – В свое время я работал в аптеке и изучал химию. Без специального исследования говорить наверняка не берусь, но запах у этого вина довольно странный. Есть снадобья, которыми на Востоке пользуются, когда хотят усыпить человека. Сон наступает такой глубокий, что кажется, будто человек мертв.