Протянув длинную руку, коренастый выдрал клок меха у взвизгнувшего Непоседы и распределил шерстинки среди партнеров, бормоча: «Кедет… Как играть без кадет? Кедет есть обязательный…» Обиженный мрин, скуля и подвывая, забился под полку. Али принял свою долю шерстинок, разинул пасть — кажется, это служило у ругов улыбкой — и произнес:
— Болтливый хадрати. Болтливый, но полезный.
Пальцы у ругов были необычайно подвижными, гибкими, и глядя, как коренастый тасует колоду, Язон понял, отчего в их приборах кнопки и клавиши заменяют отверстия.
«Ловкие парни!» — решил он, а вслух промолвил:
— Только, друзья мои, не передергивать! Как-никак, у вас шесть пальцев, а у меня лишь пять.
— Передергивать — что есть? — Мойше, начиная раздачу, повернулся к Язону.
— Жульничать, мухлевать, обманывать, — пояснил тот и добавил, припомнив жаргон Славянских Миров: — Двигать фуфло и проезжать по ушам.
— Не понимать. — Коренастый, подражая Язону, сложил свои карты веером. — Не понимать! Игра есть игра. Соревнование! Если обман, нет честь, а какой тогда игра?
«Была у вас честь, когда вы меня воровали?» — подумал Язон, изучая сдачу. Ему не хватало одной карты до флеша, но он ухитрился проиграть, поторговавшись и завершив кон с двумя двойками. Мойше с довольным видом добавил к своим шерстинкам еще четырнадцать и совсем человеческим жестом похлопал Язона по плечу:
— Хадрати! Умный хадрати, но руг умнеть!
— Руг всегда выигрывать у хадрати, — поддержал коренастого длинный.
— Цыплят по осени считают, — отозвался Язон и в ближайшие двадцать минут проиграл три партии, а одну выиграл. Но шерстинок у него не осталось, и коренастый выдернул новый клок из шубки Непоседа.
— Плохо, — произнес он, сминая в кулаке серые шерстинки. — Плохо, щель забить! Дрянь, не кедет!
— Не кедет, — эхом повторил длинный.
В памяти Язона все еще царили Славянские Миры с их на редкость выразительным жаргоном.
— Бабок не лепим, фраера, играем на интерес, — заметил он.
— Не понимать. Все — не понимать, кроме интерес. — Коренастый поскреб клапан, поковырял в ноздре и закончил: — Чтоб Пустота поглотить! Нет кедет, нет интерес!
— За чем дело стало, — откликнулся Язон. — Давайте играть на кедеты!
Длинный Али поднял глаза к мигающему огоньками потолку.
— Там — Память! — важно произнес он. — Память хранить мой кедет, кедет Мо-о-шш’ан, кедет другой руги. Твой — нет!
— Верно, банковский счет я у вас не открывал. Зато имею вещь не хуже кедетов. — Язон покопался в кармане и вытащил горсть розовых шариков. — Вот! Очень хорошо! Глотать и получать удовольствие! — Он бросил в рот одну пилюльку и блаженно зажмурил глаза: — Никакой опасности! Обмен веществ у ругов и хадрати обычный для кислородный жизнь.
Коренастый с длинным переглянулись, осторожно взяли по шарику и бросили в огромные пасти. Язон затаил дыхание. Щель поперек! Как подействует на этих монстров спиртное? Может, они вообще невосприимчивы к алкоголю?
Челюсти у охранников отвисли, глаза слегка остекленели — похоже, угощение им понравилось. Коренастый Мойше издал странный звук, хлюпнув клапаном, поскреб живот и сообщил:
— Чтоб мой позеленеть! Ты, хадрати, где взять такой?
— Там, — Язон покосился в сторону питающего агрегата.
— Синтезатор такой не делать, — возразил Али.
— Делать! Если знаешь, как.
На секунду наступило молчание. Коренастый и длинный уставились на питатель, будто видели его впервые, а Язон с интересом глядел на них и перекатывал в ладони розовые шарики. Наконец Мойше, шумно выдохнув воздух через спинную щель, взял пилюльку, бросил в рот и поинтересовался:
— Как?
— Дюжина дюжин кедетов, — ответил Язон. — И ни гроша меньше!
— Согласный! — Мойше поднял глаза к потолку, рявкнул, завизжал, и Память послушно отсчитала требуемое. Язон усмехнулся. Теперь он был не просто хадрати, а человеком с кошельком; кроме того, имелись шансы, что вскоре кошелек потяжелеет.
— Синий, зеленый, оранжевый, — произнес он, кивая на синтезатор. — Сунуть сразу три пальца.
— Проверить! — коренастый толкнул длинного стволом в ребро.
Али поднялся, подошел к синтезатору и начал эксперименты под дробный перестук валившихся в нишу капсул. Изготовив целую горсть и проглотив пару таблеток, он оттопырил кожистый клапан и разразился бульканьем и свистом. Вероятно эти звуки не несли информации, а являлись лишь выражением восторга — медальон на шее коренастого пробормотал что-то невразумительное.
— Теперь играть? — спросил Язон.
— Играть! — в один голос подтвердили коренастый с длинным.
— Тогда сдавай! — он протянул колоду Али. — Играем на кедеты!
Они предались этому увлекательному занятию, и через пару часов Язон раздел обоих стражей до последней нитки.
Глава 6
Самая большая ложь — это неверно понятая правда.
Миновало часов шестнадцать или около того, когда корабельная Память закончила обработку информации. Похоже, это был непростой процесс, но Язон заметил, что портативный переводчик, болтавшийся на шее коренастого, с каждой минутой изъясняется все лучше и понятней; он уже не манкировал спряжениями и склонениями, не путал «ты» и «твой» и употреблял глаголы в надлежащих временах. В эти часы Язон успел не только обогатиться за счет своих охранников, но также пообедать, пару раз задействовать утилизатор и подремать, скорчившись на жесткой полке — куда, подальше от ругов, забрался пушистый Непоседа. Что касается длинного с коренастым, то они, как выяснилось, не нуждались в сне, равным образом как и в отправлении естественных надобностей. Язон попробовал расспросить их о чудесных свойствах физиологии ругов, но стражи понимали в этом ровно столько же, сколько фермер с Поргорсторсаанда в теории пространственных джамп-переходов.
Спал он спокойно и крепко, а пробудился от того, что металлический голос под потолком взревел:
— Встать, человек-хадрати! Поднимайся и отвечай: ты готов? Функционируешь нормально? Язон приоткрыл веки, пробормотал:
— На редкость, заботливая куча железного хлама… Сейчас проглочу таблетку, наведаюсь в утилизатор и буду готов. А, собственно, к чему?
— К допросу! — прогрохотал компьютер и заткнулся.
— Не стоит есть, хадрати, — предупредил коренастый Мойше. — Вдруг Навигатор решит допрашивать тебя в ку’рири… — Он сморщился и вроде бы с сочувствием заметил: — Но ты не бойся, шрамов у тебя не прибавится.
— Это хорошая новость, — согласился Язон, раскрыв диафрагму утилизатора.
Затем он шагнул в проход, который обозначился в стене, повернулся и подмигнул пушистому мрину. Но, несмотря на этот признак уверенности и самообладания, сердце у него сжалось — точь-в-точь как съежившийся на полке Непоседа.
Они проследовали к лифту через коридор и лабораторный зал: впереди коренастый, за ним Язон и сзади длинный, с оружием наперевес. Холодный ствол иногда тыкал Язона в копчик, но он не обижался на Али: что поделаешь, служба есть служба. К тому же этот спиногрыз проиграл ему, вместе с приятелем, тысяч шесть кедетов, сумму вроде бы немалую. Чего тут обижаться?
Миновав шкафчик с оружием и скафандром, Язон невольно вздохнул и ступил в лифт. Привычное ощущение невесомости заставило расслабиться мышцы, так что вниз, на командную палубу, он явился спокойным, точно крупье, подложивший магнит под рулетку. Но это спокойствие, видимо, было внешним — телепатический дар не подчинялся Язону и не желал пробудиться.
Защитники привели его в просторное помещение с уже привычным куполообразным потолком, по которому в неспешном танце скользили разноцветные огни. Посередине стояло загадочное сооружение, напомнившее Язону древний микроскоп, только огромных размеров: снизу — массивный диск, а над ним — труба, соединенная с основанием ребристой изогнутой балкой. За этой конструкцией виднелись кресла и фигуры расположившихся в них бритбаков, леди Пат и еще четверых; двое из них показались Язону знакомыми — похоже, те спиногрызы, что заявились к нему при первом пробуждении. Впрочем, он рассматривал не их, а ругов, чья кожа, как и облегающие комбинезоны, заметно отливали алым. Таких он здесь еще не видел! Один из них — похоже, местный босс — сидел в центре. Несмотря на странную мимику, нелепую нашлепку вместо носа и карикатурную пасть, это существо вовсе не казалось смешным — наоборот, производило такое же впечатление властности, как высший полицейский чин или судья при мантии и парике. Язон скривился; судьи и полицейские ему решительно не нравились.