– - Где ты ее разыщешь-то впотьмах: заедешь к чертям на кулички и днем-то не сразу поймешь, где находишься.
– - Ну, что ни будет, -- сказал Парамон и опять тронул лошадь.
Кирило хотел было соскользнуть с саней, но Парамон, заметив это, проговорил:
– - Куда ж ты слезаешь-то, сиди.
– - Куда не выедем, а все тебе с нами не миновать быть, -- сказал Сазон.
Кирило промолчал. Проехав несколько, Кирило проговорил:
– - Ну, чем-то ваше дело кончится, а то следует с вас четверть водки да две селедки за такое беспокойство. Эва, мы теперь какую неволю видим.
– - А мы-то разве не видим?
– - Вы-то по охоте, а нас неволя тянет.
– - Вольно же вам было неправо показывать. Показали б как следует, мы, може, тогда бы все покончили.
– - Мы показывали, что знали. Если бы мы эту канитель предвидели, мы бы совсем от всего отказались, -- мы, мол, ничего не знаем, и вся недолга.
– - Ишь ты, знать заслабила сударыня-то, -- с усмешкой проговорил Парамон и вспомнил уверения "аблаката", что его оправдают, а их оставят с носом; ему стало как-то весело. -- Нет, вам следует городской суд поглядеть, это не из нашего брата мужиков, -- там вас по другому разговаривать заставят. Там, брат, все выспросят, все разберут.
– - Да что тут разбирать-то, -- подрались и подрались, какое дело-то?
– - Дело-то неважное, а вот до чего довело, да, може, еще дальше пойдет?
– - Неужели дальше пойдет?
– - А то что ж, -- проговорил Парамон, но как-то неуверенно.
При мысли о дальнейшем судьбище у него стало скверно на душе. Неужели ему придется переживать то, что ему пришлось пережить первый раз? Ах, как много нехорошего тогда он испытал! Очень просто и придется. И Парамон замолчал и нахмурился. Он начал помахивать на лошадь кнутом. Лошадь тянула сани, шурша полозьями. Дороги вовсе не было, и кругом ничего нельзя было различить.
– - Го-го! -- крикнул вдруг Кирило изо всей глотки.
– - А-у! -- отозвались через минуту на это где-то впереди.
– - Слышите, откликаются, -- проговорил Кирило.
– - Да, -- сказал Сазон, -- мы на них едем.
– - Кирило, ступай сюда! -- послышался крик.
– - Должно, на дорогу выехали, -- сказал Кирило.
– - Пошел, пошел, дурашка! -- проговорил Парамон и подстегнул свою лошадь.
Кирило опять крикнул, ему опять откликнулись. Голоса все слышались ближе и ближе. Вот впереди что-то затемнело, и через минуту они уперлись в какую-то движущуюся кучу. Кирило соскочил с саней и бросился туда.
– - С кем это ты приехал? -- спросили его.
– - С земляками нашими.
– - Здорово! -- крикнули из кучи.
– - Здорово, корова, бык кланяться приказал, -- ответил Сазон.
– - Идите нашей беде помогать!
– - Какой беде? -- молвил Сазон, соскальзывая с саней. -- А мы думали, вы на дорогу напали.
Парамон тоже слез с саней и подошел к куче. Мужики раскланялись.
– - Вот какая наша беда!
Парамой с Сазоном пригляделись и заметили, что лошадь противной стороны попала в сугроб, наметенный между кустиками, и так застряла в нем, что ни взад, ни вперед подвинуться не могла. Она легла головою на снег и лежала, тяжело вздымая боками.
– - Как это вас угораздило въехать сюда? -- разглядев это, молвил Парамон.
– - Да разве в темноте-то разберешь?
– - Нужно выпрягать.
– - Да, надо.
Мужики всей компанией окружили лошадь и начали кто отвязывать чересседельник, кто рассупонивать, кто вытаскивать дугу. Распрягли лошадь, стегнули ее, но она и не подумала вставать: очевидно, она увязла глубоко. Пришлось отаптывать кругом нее снег, оттаскивать сани. Отоптавши снег, Евдоким, хозяин лошади, опять стегнул ее кнутом.
– - Но-о! околевать, что ль, вздумала? -- крикнул он. Лошадь опять не вставала.
– - Давайте поможем ей, ребята, -- сказал Сазон.
Мужики взялись кто за повод, кто за хвост и стали вытаскивать лошадь. Она, наконец, понатужилась и выскочила. Ей дали отряхнуться и повели вперед.
Обведя вокруг сугроба, лошадь подвели опять к саням и стали ее запрягать.
– - Вот, видишь ли, артелью-то и выправили, -- проговорил один мужик, а вдвоем-то досыта бы наплясались.
– - Не даром говорится: артелью-то и батьку бить хорошо, -- сказал другой.
– - Верно что!
Послышался смех.
– - Где же это дорога? -- проговорил, подвязывая чересседельник, Евдоким.
– - Дорога все на своем месте, куда ж ей деваться? -- сострил кто-то.
Опять послышался смех.
Запрягши совсем лошадь, начали обсуждать, что им теперь делать. Другой свидетель со стороны Евдокима -- Никон предложил повернуть направо. Ему думалось, что дорога в этой стороне; его послушались, разместились каждый по своим саням и поехали.
Ветер забирал все сильней. Снег, подгоняемый им, шелестел беспрерывно. Мужики переговаривались между собой.
– - Хорошо еще, сугробы нечастые, а то втесались бы раза по три вот так, -- узнали бы Кузькину мать с горбинкой.
– - К чему тут сугробов-то надуть, вишь, как ладонь.
Вдруг опять послышалось пение петухов.
– - Братцы, деревня близко.
– - Только какая, вот в чем дело.
– - Верно Курьяново.
– - Почему ж Курьяново, аль потому, что там трактир?
– - Знамо дело, а то почему же больше.
Опять раздался смех.
Мелькнули какие-то кустики, попался ручеек. Вот передняя лошадь как-то поднялась, как будто сделалась выше, и пошла скорей. Сазон соскочил с саней, нагнулся и крикнул:
– - Братцы, дорога!
– - Ну, и славу Богу.
– - Пошел, гнедко!
– - Скорей, замерзли!
Лошади побежали трусцой.
В курьяновском трактире было пусто, тихо и холодно. Большая грязная комната его освещалась только небольшой лампочкой, стоявшей на буфете. В нем не было ни души посторонних. Только один хозяин его кипятил куб. Подложивши под куб свежих дров, трактирщик остановился посреди комнаты и, почесывая правой рукой под левой мышкой, раздумывал: зажигать или не зажигать ему большую лампу. Подумавши, он решил, что зажигать не стоит, скоро свет, посетителей никого нету, семейные все еще спят, а для него одного-то достаточно и этой лампочки.
Вдруг в дверь постучались. Трактирщик подошел к двери и отпер ее. Дверь распахнулась, и в нее вкатились огромные клубы холодного пара, и один за одним вошли пятеро мужиков. Они поздоровались с трактирщиком и начали разминаться. Кто потирал руки, кто поколачивал нога об ногу, кто обтаивал сосульки на бороде и усах. Трактирщик понял, что ему приходится зажигать большую лампу, и принялся засвечать ее.
Пока трактирщик возился с лампой, мужики расправились и прошли в переднюю часть трактира. Первым прошел Парамон, а за ним направился Евдоким. Евдоким был приземистый мужик, с широкой лопатообразной бородой, идущей от самых ушей, и с маленькими вострыми глазками. За ними потянулись и их спутники. Спутники бойко разговаривали между собой. Парамон с Евдокимом хотя и молчали, но по лицам их было заметно, что они находились в благодушном настроении. Им было приятно и от этого тепла трактира, и от мысли о предстоящем чаепитии, и от того, что им теперь уже не придется плутать так, как плутали сейчас. Они хотя и не старались встречаться друг с другом глазами, но злобы друг к другу не чувствовали.
– - Откуда вы? -- спросил трактирщик.
Мужики сказали.
– - Куда ж вас Бог несет?
– - В город.
При слове "в город" Парамон и Евдоким вспомнили, зачем они туда едут, и вдруг благодушное выражение на их лицах исчезло, и они оба как будто бы потемнели. Перекинувшись сердитыми взглядами, они стали помещаться за разными столами. К ним присоединились и их свидетели.
– - Чайку, -- спросили они.
– - Так коли вы с одной деревни, что ж вы врозь садитесь-то, -- сказал трактирщик; -- садитесь вместе, я вам в одном чайнике и заварю.
Мужики как-то приумолкли, свидетели переглянулись меж собой, Парамон с Евдокимом сильно смутились и почувствовали себя неловко.
– - Что ж, пожалуй бы и вместе, -- как-то робко проговорил Никон и оглянулся на всех.
Евдоким вдруг вспылил и, моргая на трактирщика своими вострыми глазками, проговорил: