Фукс с уморительной старательностью рассказывал, какая проказница была Меропинька в детстве: однажды напугала до смерти всю прислугу, явившись к обеду в ожерелье из живых извивающихся ужей, а вдругорядь (Фукс произнес: фтрукорядь) утащила из кабинета череп, надела на палку и, завернув в простыню, выставила на балконе — к ужасу соседей и прохожих, нажаловавшихся самому губернатору Жеванову.
— Педный, педный, — сокрушенно примолвил доктор. — Умер прошлый код холерой. Николи не полел и фтрук умер.
— Ты сам, друг мой, чуть не умер, — укоризненно напомнила Александра Андреевна. — Поверите ли, любезный Евгений Абрамович, — спал не более двух часов в сутки, собственноручно обмывал больных, чуть не к каждому на дом ездил!
— Уф, уф, перестань, пошалуст, перестань, — Фукс, конфузливо смеясь, защитил раскрасневшееся лицо короткопалой пятерней. — Шонка моя меня слишком шалует. Я, витите ли, лечил на дому затем, что в польнице умирало полыпе нароту. — Он озабоченно подергал колбаски бакенов. — Когта полеют в куче, пыстрей умирают. Когта лечишь порозни, результат лучче. Я этого допрежь не снал. Я плакал, как много нароту погипло. Ай-ай! — Выражение страха и жалости легло на добродушную физиономию русского немца.
— И всю холеру вы пробыли здесь? И вы, Александра Андреевна?
— Да, всю, — смущенно вздохнув, подтвердила докторша. — Мы-то что, мы уцелели. А маленькая наша померла…
— Мы-то что, мы что, — машинально повторил Фукс и сердито сморкнулся в скомканный платочек.
— Столько мы тогда настрадались, — продолжала Александра Андреевна, часто моргая покрасневшими веками, — столько намучились! А приехал в Казань граф Закревский, ногами на Карла Федорыча топал, высечь грозился. Городского голову высек-таки…
Он пристально посмотрел на хозяйку. Нарядная госпожа Фукс была сейчас простой, вдосталь намаявшейся бабой.
— Ах, шонка милая, зачем ты! — жалобно вскрикнул Карл Федорыч. — Его высокопревосходительстфо граф Арсений Андреевич тостойнейший и справедливейший косподин! Покашем лучче гостю наши минералы и кники…
Они прошли в сводчатый кабинет, заставленный сундуками и витринами, и хозяин, попыхивая коротенькой трубочкой, с увлечением принялся демонстрировать редкостные камни, монеты и манускрипты. Александра Андреевна не преминула заметить, что коллекциями ее мужа восхищался сам Гумбольдт, навестивший их проездом на Урал. Все более возбуждающийся Фукс завалил обширный стол рукописями и книгами, подаренными ему в раскольнической деревне; на недоуменный вопрос гостя, как удалось Карлу Федорычу добраться до святынь заволжских фанатиков, Александра Андреевна отвечала несколько высокопарно, что любовь отворяет любые сердца и что для супруга ее отверсты двери даже в души богобоязненных мусульманских старух.
Постучалась Меропинька и повестила, что прибыл господин Перцов.
Когда-то в Петербурге Пушкин, одобрительно хохоча, на память декламировал его проказливые строчки; в Москве князь Вяземский уверял, что, хоть и хороши опубликованные эпиграммы Перцова, перцу в них гораздо меньше, нежели в устных его шалостях, и хлопотал — лет десять тому — о местечке для юного сочинителя в "Северной пчеле". В Казани Ераста Петровича побаивались пускать в порядочные домы: он слыл едва ли не якобинцем и знался с польскими студентами-филаретами, высланными из отчизны за участие в недавнем мятеже.
Это был еще молодой, коротконогий живец с большим умным носом и хитрыми глазами. Развязно поднеся ручку хозяйки к губам, тряхнув руку Фукса и независимо поклонясь Баратынскому, он смерил быстрым взглядом стол, заваленный бумагами, и театрально воскликнул:
— Ба! Стихи — и без меня! Не потерплю!
Вытащил из сюртучного кармана толстую тетрадь, скрученную трубкой.
— Я предчувствовал: здесь предательство! И, чтоб достойно приплатиться, захватил с собой мою комедию.
— Да нет же, мы еще не начинали! — радостно возразила Александра Андреевна. — Несносный! Зачем вы опоздали к обеду? А ведь обещались.
— Не утерпел и завернул по дороге к Городчанинову, дабы выразить восторг по поводу его препакостной оды на разгром Варшавы. Мне ее показал один студент — лях, преотличный малый.
Фукс, восхищенно взирая на повесу, незаметно попятился к двери и припер ее плечом.