— Гуранин говорил, похоже, что у Белова менингит, — заметил штурман.
— Это не менингит.
О’Брайен помешкал еще минуту, но врач заново наполнял шприц и, видимо, не собирался вдаваться в дальнейшие объяснения. О’Брайен посмотрел на неподвижную спину капитана Гоза и сказал:
— А как со снимками? Еще не проявлены? Хотелось бы поглядеть.
Капитан отвернулся от иллюминатора и, заложив руки за спину, прошелся по рубке.
— Скафандр и все снаряжение Белова тоже с ним в карантине, — негромко ответил он. — Так распорядился доктор.
— А-а. Вот это жаль. — О’Брайен понимал, что пора уходить, но любопытство взяло верх. Эти двое чем-то встревожены, и их тревога куда сильней, чем страхи, которые одолевают русских. — Белов сказал мне тогда по радио, что марсиане явно были гуманоидами. Поразительно, правда? Жизнь развивалась тем же путем, подумать только!
Шнейдер осторожно опустил шприц.
— Тот же путь развития, — пробормотал он. — Та же эволюция и та же патология. Хотя тут нет полного сходства ни с одной болезнью, вызываемой земными микробами. Но восприимчивость такая же. Это ясно.
— То есть, по-твоему, Белов подцепил какую-то марсианскую болезнь?! — изумился О’Брайен. — Но этот город такой старый! Ни один микроб не может существовать столько времени.
Маленький толстенький Шнейдер решительно выпрямился.
— С чего ты взял? И на Земле известны несколько видов, которые могли бы продержаться. А уж споры — сколько угодно.
— Но если Белов…
— Довольно, — прервал капитан. — Вам не следует думать вслух, доктор. И вы держите язык за зубами, О’Брайен, пока мы не решили довести это до всеобщего сведения. Следующий! — вызвал он.
Вошел Том Смейзерс.
— Послушай, док, — сказал он. — Может, это и не велика важность, но у меня что-то трещит голова, сроду так не трещала.
Остальные трое переглянулись. Шнейдер невнятно, вполголоса выругался, выхватил из нагрудного кармана градусник и сунул в рот Смейзерсу. О’Брайен перевел дух и вышел.
Вечером всем было ведено собраться в столовой, она же спальня. Шнейдер встал на стол, вытер ладони о джемпер; лицо у него было усталое.
— Вот что, люди добрые, — начал он. — Николай Белов и Том Смейзерс больны, Белов — тяжело. Симптомы такие: небольшая головная боль и жар, то и другое быстро усиливается, появляются резкие боли в спине и суставах. Это — первая стадия. Сейчас на этой стадии находится Смейзерс. А Белов…
Никто не вымолвил ни слова. Все сидели вокруг непринужденно, словно бы просто отдыхая, и слушали. Гуранин и Лаятинский подняли головы от шахматной доски с таким видом, словно из одной только вежливости вынуждены слушать какие-то пустяки, не идущие ни в какое сравнение с их неоконченной партией. Но когда Гуранин, двинув локтем, уронил своего короля, ни тот, ни другой его не подняли.
— Что до Белова, — чуть помолчав, продолжал врач, — у него теперь вторая стадия болезни. Для нее характерны внезапные скачки температуры, бред, нарушение всех функций организма — это, разумеется, означает, что поражена нервная система. Весь организм настолько выведен из равновесия, что разладилась даже перистальтика, и поддерживать его приходится внутривенными вливаниями. Среди прочего сегодня же вечером мы устроим наглядный урок внутривенного питания, чтобы каждый из вас мог сделать укол больному. На всякий случай.
Гопкинс, радист, сидевший напротив О’Брайена, беззвучно ахнул.
— Теперь так. Чем они больны, я не знаю, — и это, в сущности, все, что я могу вам сказать. В одном я уверен: это не земная болезнь, хотя бы уже потому, что никогда я не сталкивался с таким коротким инкубационным периодом и с таким молниеносным развитием. Видимо, Белов подхватил эту болезнь в марсианском городе и занес на корабль. Я понятия не имею, насколько она опасна, хотя в подобных случаях следует приготовиться к худшему. Сейчас у меня одна надежда: эти двое свалились прежде, чем я успел ввести им дуоплексин. Всем остальным — и себе в том числе — я сделал укол. Вот и все. Есть вопросы?
Вопросов не было.
— Ладно, — сказал доктор Шнейдер. — Хочу вас предупредить, хотя в наших условиях это, пожалуй, даже излишне: каждый, у кого заболит голова — все равно, виски ломит, или затылок, или еще что, — обязан немедленно явиться в изолятор. Очевидно, эта штука чрезвычайно заразительна. А теперь придвиньтесь поближе, я покажу, как делать внутривенные вливания. Капитан Гоз, разрешите продемонстрировать на вас.
Он провел наглядный урок, потом все практиковались, делая уколы друг другу, а доктор Шнейдер придирчиво следил за ними; наконец он собрал свое снаряжение, остро пахнущее дезинфекцией, и объявил:
— Ладно, этого достаточно. В случае чего справимся. Спокойной ночи всем.
Он шагнул к выходу. Но вдруг остановился. Обернулся и обвел всех медленным, испытующим взглядом.
— О’Брайен, — сказал он наконец, — пойдем-ка.
Что ж, думал штурман, послушно следуя за врачом, по крайней мере счет сравнялся. Один русский и один американец. Хоть бы так оно и осталось!
Шнейдер на ходу заглянул в изолятор и кивнул, видимо, найдя то, чего и ждал.
— У Смейзерса уже вторая стадия, — заметил он. — Быстро же действует этот микроб, черт его бери! Видно, мы для него — благодарнейшая почва!
— Ты хоть догадываешься, что это такое? — спросил О’Брайен; как ни странно, он еле поспевал за маленьким Шнейдером, уж очень стремительно тот шагал.
— Гм… Я сегодня два часа просидел над микроскопом. Никаких признаков. Я приготовил кучу мазков — кровь, спинномозговая жидкость, мокрота, взял уйму всяких проб, — у меня там целая полка пробирок. Это все пригодится врачам на Земле, если мы… ну, ладно. Понимаешь, это может быть фильтрующийся вирус, либо какая-то бацилла, которая видна, только если ее как-то специально окрасить, да мало ли еще что. В лучшем случае я ее обнаружу, противоядие мы изготовить не успеем.