Диктор. Познакомьтесь, юный господин на руках у миссис Мак-Кинли и есть симпатичный герой нашей повести. По молодости он еще не понимает, что перед ним происходит отправка экспедиционного корпуса в Европу, и тем более не предвидит, какие приключения ожидают его самого впереди.
Фотография оживает, все начинает двигаться со старинной скоростью в 16 кадров, мигать и галдеть. Слышны две-три музыкальные оркестровые фразы, потом видение замирает.
Диктор. Все это остается у нашего маленького наблюдателя далеко за пределами детской памяти… Более глубокий след в душе мистера Мак-Кинли оставили начальные радости бытия, в особенности подарки, которые время от времени слал своему любимцу его дядя, одинокий фермер из Канзаса.
У стола, на котором только что закончилась баталия оловянных солдатиков, тот же худенький мальчик с ружьем, саблей и барабаном на перевязи. Внезапно видение оживает, слышна короткая, прерываемая стрельбой из пугача барабанная дробь, и снова все застывает.
Диктор. С любимым дядей юный мистер Мак-Кинли познакомился лишь три года спустя, в госпитале, где тот находился на излечении после мировой войны.
Такая же подслеповатая, постепенно яснеющая фотография. Вооруженный игрушечной саблей мальчик в каскетке стоит перед забинтованной культяпкой в хирургическом кресле; в просвет меж повязок выглядывает крупный трагический глаз. Дядя тянет руку к племяннику, который с визгом прячется в коленях у матери. И снова посредством обратного хода кадров все становится на свои места.
Диктор. Благодаря длительным скитаниям дорожного инженера, старшего Мак-Кинли, по Европе и колониальным захолустьям, познания ребенка о войне значительно обогатились как с парадной стороны…
— пленительно для детского воображения сменяется караул у знаменитого дворца,
— подобно событию, перед мальчиком проходит фантастический офицер в перьях на шляпе, в лентах и эполетах, с громадным волочащимся палашом,
— гарцует на смотру опереточного вида кавалерийская часть в одной восточной столице.
Диктор…так и с изнанки…
— закутанный в дымную мглу, колониальный, с пальмовыми крышами, красиво горит подожженный поселок,
— легкие пушки весело палят по отступающей толпе туземцев,
— но вот и они сами бегут навстречу удирающим поработителям с копьями и другим самодельным оружием наперевес.
Затем следует целая серия родственников — сняты по двое, по трое, поодиночке, большинство мужчин в военной форме. Одновременно возникают два голоса: глуховатый — Мак-Кинли, и другой, скороговорчатый, нетерпеливый временами, — Мисс Беттл. Видимо, на квартире у Мак-Кинли происходит маленькая пирушка, музыкальные отзвуки которой и всплески голосов то и дело врываются в разговор.
Мак- Кинли. Ну, здесь еще раз мой дядя… как он выглядел раньше, до постигшей его неприятности. Это мои родители… я очень похож на отца, не правда ли?
Мисс Беттл. А по-моему, еще больше сходства с вашей матерью!
Мак- Кинли. О, я бы очень хотел, благодарю вас! У него тяжкая судьба. Отец погиб при бомбежке Амстердама… я был уже на военной службе. А вот и я сам в военной форме, еду в Африку бить Роммеля. Вам нравится, мисс Беттл?
Мисс Беттл (с заминкой) . Я бы не сказала, что война — ваша стихия, мистер Мак-Кинли!
Лишь теперь видна женская, еще без колечка на безымянном пальце, рука мисс Беттл, листающая, как выясняется, старинный семейный фотоальбом. Большинство снимков относится к военному времени.
Мистер Мак-Кинли смотрит на милую руку девушки. Его воображение надевает ей на палец обручальное кольцо, которое затем исчезает.
Мак- Кинли. Ну, здесь я отравился рыбой, лежу в лазарете. Это почта горит в Таммерзее… необыкновенный дым, похож на летящую утку, правда? Тут мои разные друзья тех лет… как видите, я самый трезвый между ними!
Дальнейший диалог невидимых пока собеседников, временами переходящий как бы в журчание ручейков, ведется при чередовании совершенно неподходящих к теме снимков. Одинокий солдат мокнет в карауле под проливным дождем, опрокинутый грузовик пылает на разбитой дороге, расстреливают у стенки шпиона с завязанными глазами.
Мисс Беттл. У вас тяжелый опыт за плечами, мистер Мак-Кинли.
Мак- Кинли. И, к сожалению, он не молодит… все труднее становится по утрам отрывать голову от подушки.
Мисс Беттл. Ну, это бывает и у меня к перемене погоды… Какая, однако, жаркая ночь! Неужели же у вас не сохранилось других, более отрадных воспоминаний?
Мак- Кинли. Что вы имеете в виду, мисс Беттл?
Мисс Беттл. Хотя бы сердечные привязанности. Ходят слухи, что вы самый влюбчивый человек на свете… что почти каждую на улице вы провожаете взглядом. У нас в конторе вы даже слывете под именем Синей Бороды. (Кокетливо.) Ну-ка признавайтесь, где вы их хороните?… Неужели в этой комнате где-нибудь?
Мак- Кинли. О да, они у меня здесь, всегда под рукой.
Мисс Беттл. Так сколько же их было всего?
Мак- Кинли. Не ревнуйте меня к могилкам, мисс Беттл.
Точно из- за отвращения к гадким картинкам войны, объектив сползает сперва на колени мисс Беттл с дешевой сумочкой на них, потом своенравно, зигзагами блуждает по комнате с оставшейся от родителей старомодной, под стать фотоальбому, мебелью. В поле зрения случайно попадают то ноги мужчины, то несколько острый локоть его собеседницы, то их совместное, плечо к плечу, отражение в смутном зеркале, со спины. Лишь бы оттянуть главные сведения, объектив даже выглядывает на улицу, но там нет ничего примечательного, кроме пляшущей ночной рекламы. Тогда, как бы нехотя, объектив возвращается на собеседников, участников объяснения. Это Мак-Кинли и его сослуживица из конторы двумя этажами ниже, худенькая мисс Бэттл, еще достаточно миловидная и, наверно, даже привлекательная лет десять тому назад. Она могла бы составить отличную пару м-ру Мак-Кинли, благообразному мужчине лет сорока шести на вид, несколько пасторского облика, с оплывающей фигурой и поразительно неподвижным, всегда без улыбки лицом, выражающим глубокомысленное уныние. Вследствие какого-то органического поражения голова у него чуть набок. Впрочем, это маленькое уродство не портит его, а на службе даже придает ему вид сосредоточенной внимательности к клиенту.
Мисс Беттл. Вы не находите, что здесь очень душно, мистер Мак-Кинли? Как же люди в Африке живут?
Мак- Кинли. Я принесу вам что-нибудь выпить, мисс Беттл.
Он удаляется на свет и музыку в соседнее помещение, гостья неспешно движется по комнате. Ей попадаются на глаза главным образом характерные для холостяцкого быта несообразности. На камине она находит шесть положенных лицом вниз женских карточек. Вот оно, кладбище неосуществленных мечтаний! Все красотки, в одинаковых рамочках, с засушенным цветочком под стеклом. Прежние, более ранние, помоложе. Следовательно, седьмая по счету, повернутая лицом к стене, должна быть она сама, мисс Беттл?… Так и есть! Молниеносно она обследует содержимое коробочки рядом. В ней припасенное заранее обручальное колечко, так и не доставшееся ее неизвестным соперницам. Мисс Беттл обнадеживающе улыбается себе в зеркало… Впрочем, она успевает отойти к окну, когда, удостоверившись в отсутствии жильца, в комнату заходит пожилая полная женщина, квартирная хозяйка м-ра Мак-Кинли.
Хозяйка. Ну, сделал он вам предложение наконец, этот ужасный человек?
Мисс Беттл. Пока нет, миссис Перкинс. Что-то мешает ему произнести решающее слово…
Хозяйка. За четырнадцать лет, что он живет у нас, мы так изучили его характер, что решили нарочно устроить для вас обоих эту вечеринку…
Мисс Беттл. Вы так добры к нам, миссис Перкинс.
Хозяйка. Ну, не теряйте бодрости. В атаку, и смерть холостякам!
Ночная улица за окном, движение огней, сквер внизу. Над площадью нависает загадочный рекламный транспарант: «Первый в мире сальваторий Боулдер и K°».
Возвращается м-р Мак-Кинли с бокалами, один из них — для невесты.
Они чокаются, отпивают по глотку, потом — глаза в глаза:
Мисс Беттл. Что вы любите больше всего на свете, мистер Мак-Кинли?