— Да будет тебе, — попытался утешить меня Рамсес, — не грусти!
— Как же не грустить? Аша уходит на службу, а ты женишься на Исет.
И Аша, и я выжидающе смотрели на Рамсеса.
— Да, мой отец сегодня об этом объявит. Он уверен, что из нее выйдет хорошая жена.
— А ты? — спросила я.
— Она ведь толком ничего не умеет, — признался Рамсес. — Ты же знаешь, учиться она не любит… Однако Хенуттауи советует мне сделать Исет главной женой.
— Но фараон не может выбрать главную жену, пока ему нет восемнадцати, — брякнула я.
Рамсес внимательно посмотрел на меня, и я покраснела. Желая переменить предмет разговора, я указала на висевшие у него на поясе ножны, инкрустированные драгоценными камнями, и спросила, что это такое.
— Меч.
Рамсес вынул меч длиной почти в два локтя.
Аша пришел в восторг.
— Никогда такого не видел, — заявил он.
— Хеттский. Сделан из металла, который называют железом. Говорят, железо тверже бронзы.
Такого острого лезвия мне видеть не приходилось, а по инкрустации на рукояти легко было догадаться, что стоит меч очень дорого.
Рамсес протянул клинок Аше, и тот поднес его ближе к свету.
— Кто тебе подарил?
— Отец, по случаю вступления на престол.
Аша протянул мне меч, и я сжала рукоять.
— Таким можно отрубить голову Муваталли.
Рамсес рассмеялся.
— Или хотя бы его сынку, Урхи.
Аша вопросительно смотрел на нас.
— Наследник хеттского престола, — пояснила я. — Сын царя Муваталли.
— Аша политикой не интересуется, — сказал Рамсес. — А вот если спросить у него про лошадей или колесницы…
Двойные двери снова распахнулись, и вошла Исет. Ее украшенный бисером парик был обвешан амулетами; глаза искусно подведены сурьмой, на веках — золотая пудра.
— Трое неразлучных, — улыбнулась Исет.
Я отметила, что она и говорить пытается, как Хенуттауи. Исет приблизилась к нам. Откуда у нее деньги на украшенные драгоценными камнями сандалии? Все средства, оставленные ей матерью, давно истрачены на обучение.
— Что это у вас? — Исет разглядывала меч, который я успела вернуть Рамсесу.
— Клинок, — объяснил Рамсес. — Хочешь посмотреть? Думаю показать Аше и Нефертари, как он рубит.
Исет сделала милую гримаску.
— Виночерпий уже разлил вино.
Рамсеса волновал аромат благовоний Исет, привлекала близость девушки. Ее туника подчеркивала все изгибы тела, и под тканью просвечивала грудь, красиво разрисованная хной. На шее у Исет блестело ожерелье из золота и сердолика — украшение царицы Туйи. Царица, которая знает, что мы с Рамсесом друзья с самых пеленок, подарила свое любимое ожерелье Исет!
Рамсес посмотрел на меня и Ашу.
— В другой раз покажешь, — пришел ему на выручку Аша.
Исет взяла Рамсеса под руку, и они удалились.
— Видел на ней ожерелье? — спросила я Ашу.
— Драгоценности царицы Туйи, — со вздохом ответил он.
— Почему Рамсес выбрал себе такую жену? Она, конечно, красивая. Только какой в этом смысл, если она не знает языка хеттов и даже не умеет писать клинописью?
— Смысл в том, что фараону нужна супруга, — мрачно сказал Аша. — Знаешь, а ведь он мог выбрать тебя, если бы не твои родные.
У меня вдруг перехватило дыхание, словно кто-то сильно ударил в грудь.
Вслед за Ашой я отправилась в Большой зал. В тот вечер объявили о женитьбе Рамсеса, и мне казалось, я теряю что-то такое, чего больше никогда не обрету.
У Исет не было родителей, которые радовались бы ее торжеству. Отца ее никто не знал, и ее мать, если бы не умерла родами, жила бы в великом позоре. И потому глашатай объявил имя ее бабки — той самой, которая раньше жила в гареме фараона Хоремхеба и вырастила Исет. Бабка уже год как умерла, но глашатай мог назвать только это имя.
Когда обед кончился, я вернулась в свои покои и села за эбеновый столик, что принадлежал еще моей матери. Мерит вытерла у меня с глаз сурьму, а с губ — охру и протянула мне ароматическую палочку. Я опустилась на колени перед наосом[22] моей матери. Большие наосы делаются из гранита, спереди они открываются, внутрь помещают статую бога, а еще в них есть специальная полочка для сжигания благовоний. У меня был маленький деревянный наос. Он принадлежал моей матери, еще когда она была девочкой, а раньше, наверное, и ее матери. Я встала на колени и вспомнила, что за деревянными дверцами — статуя богини Мут[23], в честь которой назвали мою мать. Богиня с головой кошки смотрела, как я смаргиваю слезы с ресниц.
— А если бы матушка не умерла? — спросила я у Мерит.
22